Если в «Николиных притчах» Ремизов в основном сохранял верность исходному фольклорному источнику, то в «Трех серпах» он часто соединял в одном рассказе реалии и события разных эпох. Так, в первом рассказе «Урс», повествующем о хорошо известном прижизненном чуде Св. Николая — помощи бедному отцу трех дочерей, Ремизов, сохраняя имя героя (Урс) и сюжет источника, перенес действие в среду жизни русской парижской эмиграции 1920—х гг.: «Сестры, чтобы жить в таком городе, морды куклам раскрашивали: раскрашенных отдавали заказчику, а этот заказчик нес в большие магазины для продажи <...> Урс служил в газетах по информации» (Три серпа I. С. 8). После вещих снов Урс находил на столе чек и догадывался, что он от Николая Чудотворца. Конец легенды возвращал повествование к начальному — раннехристианскому времени и местам земной жизни Святого: «Урс первый назвал это имя громко — Николай. И с тех пор имя Николай стало самым громким в Патарах» (Три серпа I. С. 12).
Отношение рецензентов и критиков к широко примененным в «Трех серпах» амплификациям и хронологическим сдвигам было неоднозначным. К. Мочульский видел в Ремизове — авторе легенд о Св. Николае — последнего из народных сказителей. Критик писал: «Он продолжает творимую легенду, начало которой в XI веке. И принимая из рук народа нить рассказа, он знает, какую возлагает на себя ответственность. Поддайся он соблазну подражания и «стилизации» — и светлый образ померкнет. Из иконы получится «портретная живопись». Ремизов и не пытается «народничать». От своего имени и своим голосом рассказывает <...> — все, что есть и что пережито, — кладет свой отпечаток на сказания о Святом Николае. Духовное явление в истории и географии не нуждается, анахронизмов не боится, с бытом ладит и чудесно примиряет самое древнее с наисовременнейшим. Для Ремизова легенды — не археология, а жизнь со всеми мелочами, и сегодняшний день и вечность» (СЗ. 1932. № 48. С. 480).
Полярно противоположную точку зрения выразил И. А. Ильин. Для него хронологические сдвиги в легендах о Николе у Ремизова (в «Трех серпах») подчеркивали «неправдоподобность и нереальность образа». Источник этого ремизовского приема Ильин видел в сновидениях: «И вот внешняя наглядность гибнет от безвкусносновидческого всесмешения; а религиозная обоснованность гибнет от смешения святого всемогущества с грешным волшебством и эмпирической техникой. Такую легенду нельзя увидеть художественно <...>. В такую легенду нельзя поверить религиозно» (Ильин И. А. Творчество А. М. Ремизова // Ильин И. А. О тьме и просветлении. Мюнхен, 1959. С. 120).
Впервые опубликовано: Голос Москвы. 1907. № 298. 25 декабря. С. 1—2, под загл. «Николай, угодник Мирнокиевский и триста старцев—иноков. Повесть и сказание».
Рукописные источники и авторизованные тексты: Печ. текст «15 мая 1917» (Кор-НП) — РГАЛИ. Ф. 420. Оп. 1. Ед. хр. 15. Л. 45—48.
Прижизненные издания: Шиповник 7; Новая простая газета. 1917. № 2. 28 ноября. С. 2; НП-1917; Никола милостивый. Николины притчи. Пг.—М., 1918 (далее: НМ — 1918); Звенигород окликанный. Николины притчи. Париж — Нью-Йорк — Рига — Харбин: Алатас, 1924 (далее: ЗО); Перезвоны (Рига). 1927. № 33; Три серпа. Московские любимые легенды. Т. I. Париж: ТАИР, 1927 (далее: ТС I); Голубиная книга. Гамбург, 1946, под загл. «Сказание о Николе Угоднике».
Текст-источник: № 130. Он же <Святитель Никола> и триста старцев иноков (Белград Сербский) // Бессонов П. Калики перехожие. Сборник стихов и исследование. М., 1861. С. 578—580.
Дата: 1907.
С. 189.
С. 190.