И увидев огненную муку, запечалилась Богородица:
«Кто они, несчастные, за что так мучатся?»
«Это те, кто в Христову ночь к заутрене не вставал — те, что забыли Святое Воскресение!» — сказал Михаил, архистратиг силы небесной. «А кому если встать невмочь? болен, хворый кто? душа болит? душа исходит? за что же так?» — тихо горько спросила Богородица.
И сказал Михаил: «Слушай, Пресвятая Богородица: если дом у кого загорится и с четырех концов охватит пламя — вся душа, весь мир его запылает, и тот сгорит, не вспомнит о Христовой ночи — забудет Воскресение, на том нет греха».
И вздохнула Богородица: «— на том нет греха!»
Богородицу и Матерь Света
в песнях возвеличим!
ПРЕИСПОДНЯЯ
Неисчислены муки — скорбь нескончаема!
течет река огня негасимого — смола кипит; некроток червь — неусыпающий; бездонные колодези — тьма непросветимая — гроза негреема — скрежет — страх — непрестанные слезы — несказанный трепет — неизглаголаны беды — неумолчно стенание — плач неутешим — — и ветер не взвеет: крепко затворены ветры.
«Лучше бы было, да не родиться в мир человеку!»
— воскликнула Богородица —
Взметнулись ангелы — от четырех ветров четыреста ангелов — белым светом белых крыльев покрыли: глубокие ямы — бездонные окнища — терновые рвы — кипящую смолу — все поле мертвенное. И занесли Богородицу из полымя на дорогу в преисподнюю.
Тихо горько шла Богородица в преисподнем городе по каменным улицам.
— небо медное, без облак, безросное, плотной тяжелой корой выгибалось над городом —
«Куда хочешь, благодатная?» — спросил Богородицу Михаил, грозный воевода, архистратиг сил небесных. Ничего не сказала Богородица, не обернулась к грозному водителю.
Тихо горько шла Богородица по каменным улицам преисподнего города.
— черные башенные стены простирались до самых небес —
И стала Богородица у ворот великого темничного здания:
«Радуйся, благодатная, Господь с тобою!» — встретила стража Богородицу.
И стояли поникшие: лица их дочерна измученные и белые крылья опущены.
«Кто вы, несчастные?» — спросила Богородица.
«Мы стражи мук человеческих: стережом мучительства грешников!»
И припав к ногам Богородицы, сказал один из ангелов: «Матерь Божия, сжалься над нами! Как стали мы у очага мучительства, свет покинул нас, померкло в глазах. День и ночь бессменно видеть горе человеческое. А когда приходит и к измученным грешникам отдых и мы подымаем глаза, нет, не покой, это бессилье отчаяния, мертвая боль. И снова вопль и крик — еще резче, еще безнадежнее, и проклятие. И все проклятия падают на нас. Видеть все, чувствовать, хотеть помочь — — хотим помочь и не можем, помоги нам, Матерь Божия! Муки свидетелей мучения горчее муки наказанных».
«Восстань и бодрствуй! — грозно сказал Михаил, грозный архангел, поникшему ангелу, — или не знаешь: каждому дано дело по силе его. И вам, как крепким из сил, дано тягчайшее. И горе тому, кто не изнесет дела своего до конца».
«Лучше бы было, да и самому миру в веках не стоять!»
— воскликнула Богородица —
И пошла она прочь от великого темничного здания, от мрачных ангелов — стражи мучительства.
Вся в слезах, закрываясь ладонями, шла Богородица по каменным улицам преисподнего города за заставу —
там буря бушует — зла печаль, плач! там белеет наш родимый снег, а и капельки воды нет охладить запекшиеся уста!
за заставу шла Богородица к геенне огненной, где полмира мучатся грешников.
«Хочу — мучиться — с грешными!»
СВЕТ НЕПРИКОСНОВЕННЫЙ
ЛЮБОВЬ КРЕСТНАЯ{*}
Был один царь, имя ему Семиклей, правил царь своим царством разумно, и был порядок в его государстве, и быть бы ему довольну, да большое было у царя горе: царица Купава лежала прокаженна. Печально проходили годы, не собирал царь пиры, не затевал игрищ, не тешил себя потехой. Кроток вырос сын царевич, женился, и опять горе: царская невестка беса в себе имела. Кроток был Пров царевич, жалостив — плачевное сердце.
Разумно правил царь своим царством, разумные давал законы, и любил царь о божественном слушать и очень хотел Христа увидеть, все о Христе тайно думал.
Однажды прилег царь отдохнуть после обеда, лежит себе, раздумывает, — все о Христе думал, все Христа хотел увидеть, и видит, откуда ни возьмись, птица — летает посреди палаты, и такая необыкновенная, смотрит царь на птицу и диву дается. А птица взлетела под потолок, да как ударит крылом, посыпалась с потолка известка, да пылью царю в глаза, и ослеп царь.
Ослеп царь Семиклей. Сумрак покрыл палаты царские. И никому не стало доступа во дворец, крепко затворился царь, и еще печальнее настали дни.
А слух уж пошел, стали в народе поговаривать, что слепотой поражен царь, и стало в народе неспокойно.
Призвал Семиклей царевича-сына, сказал царевичу-Прову: