Том 6. Я пришел дать вам волю

– В Терки уйдут... Городок возьмут, тада их оттуда не выковырнешь. Перезимуют и Кумой на Дон уволокутся.

– А не то к шаху опять – воровать, – подали сзади голос.

– Им теперь не до шаха – домой пришли, – задумчиво сказал князь Семен. – У их от рухляди струги ломаются. А в Терки-то их отпускать не надо бы... Не надо бы. А, Микита?

– Не надо бы, – согласился простодушный Никита Скрипицын, служилый человек приказа Галицкой чети.

– Не надо бы, – повторил князь Семен, а сам в это время мучительно решал: как быть? Ясно, казаков теперь не догнать. Как быть? Выгнать их подальше в море и стать в устье Волги заслоном? Но тогда переговоры с Разиным поведутся через его голову – это не в интересах князя. Князю хотелось первым увидеться с Разиным, с тем он и напросился в поход: если удастся, то накрыть ослабевших казаков, отнять у них добро и под конвоем проводить в Астрахань, не удастся, то припереть где-нибудь, вступить самому с Разиным в переговоры, слупить с него побольше и без боя – что лучше – доставить в Астрахань же. Но – в том и другом случае – хорошо попользоваться от казачьего добра. В прошлый раз, под видом глупой своей доверчивости, он пропустил Разина на Яик «торговать» и славно поживился от него. Разин сдуру хотел даже от него бумагу получить впрок, что вот-де князь Львов, второй воевода астраханский, принял от него, от походного атамана, от Степана Тимофеича... Князь Семен велел посыльщикам передать атаману: пусть не блажит! И велел еще сказать: уговор дороже денег, и никаких бумаг!

Так было в прошлый раз.

Теперь же так складывалось, что не взять с Разина – грех и глупость. У разбойников – правда что! – струги ломятся от добра всякого, а на руках у князя «прощальная» царская грамота: год назад царь Алексей Михайлович писал к Разину, что, если он уймется от разбоя и уйдет домой, на Дон, царь простит ему свои караваны, пущенные на Волге ко дну, простит стрельцов и десятников стрелецких, вздернутых на щегле, простит монахов, которым Степан Тимофеич сам, на бою ломал руки через колено (забыл Степан, рассуждая с Фролом Минаевым про церковь, забыл про этих монахов). Князь Львов подсказал князю Прозоровскому, первому воеводе, воспользоваться этой грамоткой теперь и не заводить с донцами свары, ибо стрельцы в Астрахани ненадежны, а Разин богат и в славе: купит и соблазнит стрельцов.

– А ведь не угрести нам за ними, – молвил наконец князь Семен. – Нет, не угрести. Микита, бери кого-нибудь – догоняйте налегке. Отдай грамоту, только – упаси Бог! – ничего не сули. Не надо. Пускай в Волгу зайдут – там способней разговаривать.

– Спросют ведь: как, что? Не поверют...

– В грамоте, мол, все писано: «Царь вам вины ваши отдает – идите». Все. С богом, Микита: пусть в Волгу зайдут, там видно будет.

Через некоторое время из-за переднего струга астраханцев вылетела резвая лодочка и замахала в сторону разинцев. С княжьего судна бухнула тяжелая пушка. Флотилия стала.

* * *

Степан, услышав пушечный выстрел, вскочил.

– Лодка! – крикнул рулевой. – Те стали, а лодка вдогон идет!

– Ну-ка, обожди! – велел Степан. – К нам ли?

– Послы, чай? – гадали казаки.

– К нам, что ли?! – крикнул Степан в нетерпении. Послы – это уже не бой. Не ему теперь, слабому, увешанному добром, как гирями, желать боя. Послы – это хорошо. – Ну-ка, кто поглазастей – гляди хорошенько!

Все смотрели на далекую лодочку.

– К нам! – заверили, кто поглазастей. – Прямиком суда машет. Легкая, без набоев.

Через минуту Степан уже распоряжался:

– Пальни, из какой громче! Сенька, дуй к Черноярцу – пускай кучней сплывутся. Сам пусть ко мне идет. Одеться всем!

В разинской флотилии начались приготовления к встрече с послами. Тявкнула пушка. Передние струги развернулись и шли к атаману. Казаки одевались: на каспийской вечерней воде зацвели самые неожиданные яркие краски. Заблестело у поясов драгоценное оружие – сабли, пистоли. У Степана на боку очутился золотой пернач, гнутый красавец пистоль.

– Веселей гляди! – слышался бодрый голос Степана. – Хворых назад!

Огромный плоский диск солнца коснулся линии горизонта и стал медленно погружаться в воду. А в небе, в той стороне, пошел разгораться нежаркий соломенный пожар.

Лодочка с послами все скользила и скользила по воде. Торопилась. Солнце было как раз между лодочкой и стругами Стеньки. И оно медленно катилось вниз. А лодочка все торопилась.

И вот солнце закатилось совсем; на воде остался широкий кровяной след. Лодочка заскользила по этому следу. Пересекла, подступила к атаманову стругу. Несколько рук протянулось с баграми – придержали лодочку. Послов подняли на высокий борт.

Тихо на море. Только чайки кружат и кричат ущемленными кошками.

Ровное, гладкое море. Скоро ночь. Покой.

– «...Чтоб шли вы с моря на Дон, – читал Никита Скрипицын Разину и его есаулам. – И чтоб вы, домой идучи, нигде никаких людей с собой не подговаривали. А которые люди и без вашего подговору учнут к вам приставать, и вы б их не принимали и за то опалы на себя не наводили...»

Степан покосился на есаулов. Есаулы внимательно слушали.