— Ну, например, Бурятская. За Байкалом. Далеко в Сибири.
— У вас такая огромная страна, а я побыла в ней очень мало. Правда, встречали так радушно, гостеприимно, что забыть об этом невозможно.
Госпожа Бандаранаике рассказывает о Цейлоне, его истории, экономике, советует, куда мне непременно надо съездить.
— История наша связана с несколькими замечательными местами на острове. Анурадхапура — это древние времена, древние царства. Сигирия, где вы увидите знаменитые пещерные фрески пятого века. Но туда путь труден. Много сотен ступеней на скалу, высеченных в камне, вверх, вверх. Не каждый способен добраться, но кто доберется, не пожалеет о затраченных силах. И конечно же надо побывать в Полоннаруве. Затем в Канди. А впрочем, смотрите и решайте сами, все дороги для вас открыты. Милости просим.
По временам госпожа Бандаранаике то подпирала щеку своей полной смуглой рукой, и тогда это вновь была женщина, обремененная большими и трудными заботами, вдова трагически погибшего мужа; то выпрямлялась в кресле с удобной покойной спинкой, вокруг ее губ обозначались жесткие волевые линии, и я видел государственную деятельницу, участницу крупных международных встреч и переговоров, инициатора серьезнейших экономических и социальных преобразований в стране, руководство которой ей доверили. Все это, несомненно, очень и очень нелегко сочетать — обдумывание проблем развития своей отечественной металлургии с воспитанием собственных детей, оставшихся без отца, национализацию торговли нефтепродуктами с решением вопроса, быть или не быть буддизму государственной религией на Цейлоне, организацию рыболовства в океане с необходимостью зорко следить за тем, что замышляют элементы, враждебные курсу национального прогресса: совсем недавно был раскрыт очередной крупный антиправительственный заговор. Часто она не чувствует должной поддержки в своем правительстве, далеко не все члены кабинета ее единомышленники; есть там разные. Одних надо убедить, других разоружить силой логики, с третьими постараться не вступать в открытый конфликт до времени, хотя иной раз и хотелось бы высказать таким всю правду о них прямо в лицо. То, что называют буржуазной демократией, — коварнейшая демократия, от существа народовластия в пей не осталось ничего, в ней все устроено так, чтобы любые правительства, как только они становятся неугодными денежным мешкам, тотчас бы летели и заменялись другими, угодными. Все будет благовидно, все будет благообразно и вместе с тем беспощадно жестоко.
У правительства Сиримаво Бандаранаике нет своей печати, газет. В руках у него только радио. Это, конечно, тоже дело немалое. Но газеты — великая сила. Они, оплаченные англичанами и американцами, подтачивают, компрометируют начинания правительства; они позволяют себе оскорбительные выходки против самой премьер-министра. Это верные, злобные псы колонизаторов, империалистов.
Трудна, необычайно трудна роль патриота, человека, хоть в какой-то мере заботящегося о народном благе, но вставшего к штурвалу государственной власти в условиях буржуазной демократии. Если он и выстоит перед натиском тайных и явных интриг, то пасть может и под пулей нанятого бандита и под тяжестью черных шаров при голосовании подкупленными голосовальщиками. А если он сильней своих противников, если это могучий человек, способный и пистолет от себя отвести и в зубчатки беспощадных машин голосования не попасть, если он преодолеет все это, то все равно идти по избранной дороге будет со связанными руками и с гирями на ногах.
Нельзя было не почувствовать большого уважения к этой сингальской женщине, поставившей перед собой светлую цель национального расцвета родной земли, родного народа.
5
Мы знакомимся с Коломбо. Побывали в двух-трех музеях. Вышли на предлиннейший бетонный мол, которым гавань ограждена от океана. У цейлонцев существует поверье, будто бы океан терпеть не может женщин, и стоит, дескать, женщине появиться на берегу, он начинает рычать и злиться.
Посмеиваясь над легендой, мы шли по высокой дамбе, в конце которой начинался сам мол. Дамба над уровнем воды поднята метров на шесть, не менее. Внизу — нагромождение каменных глыб. Зелено-синяя вода длинными языками, медленно наплывая, как бы влизывается в щели меж этими камнями. Батюшка океан спокоен, плавен, он широко и глубоко дышит, от него пахнет йодом и еще чем-то свежим, бодрящим, от чего и тебе дышится легко и радостно. Светит вовсю солнце. В небе ни облачка, ни пылинки. И вдруг, когда мы повернулись к океану спиной и принялись разглядывать гавань с кораблями, за нашими спинами, еще над нами метра на два, на три, именно только в этом месте, где мы стояли, кипя, вскинулась длинная крутая волна и так грохнула на нас пудами воды, что мы еле удержались на ногах. Не дожидаясь второй атаки «батюшки», до нитки мокрые, все бросились бежать. Часовой, стоявший у ворот на мол, видя происшедшее с нами, развел руками и показал два пальца: ничего не поделаешь, говорил он этим, океан и одной бы женщины не стерпел, а среди вас их целых две.