Стало значительно веселей с прибытием к месту Невской битвы наших товарищей по журналистскому оружию. Вместе мы отправились обедать в штабную столовую; у них можно было и переночевать на первых порах — квартирная часть штаба о жилье для своей редакции тоже позаботилась: там же, в редакционных комнатушках, расставили шаткие железные койки.
Мы присутствовали и при рождении первого номера газеты, имя которой отныне и впредь — «Боевая красноармейская».
Если историкам когда-либо вздумается поизучать этот помер небольшой армейской газеты, выпущенной одним дождливым днем осени 1941 года на берегу Невы, пусть их не удивит, что без малого весь он был посвящен ополченцам: уж очень прочно и сердцем и блокнотами недавние сотрудники газеты «На защиту Ленинграда», ставшие вдруг корреспондентами «Боевой красноармейской», приросли к тем, кто добровольно в первые дни июля пошел в бой от станков, из лабораторий, институтов, учреждений родного города.
5
Мы обошли вокруг эту усть-ижорскую церковь, поставленную якобы именно на том месте берега Невы, где Александр Невский громил ярла Биргера. На самом верху церкви, под исщипанным осколками куполом, сидят артиллерийские наблюдатели, а внизу, как сказано, устроен хозяйственный склад: железные бочки, деревянные ящики, веревки и мешки, Склад этот и по сей день принадлежит не военным, как можно было бы предположить в такой обстановке, а районным, «гражданским» организациям.
— Какого же, интересно, района?
Солидный дядя, классический снабженец в коричневом кожаном пальто и в зеленой суконной фуражке, посмотрел на нас не без удивления.
— То есть как какого? Слуцкого! Все эти места — Усть-Ижора, Металлургстрой, Понтонная, Саперная, Усть-Славянка — до самого Ленинграда — наш Слуцкий район. За Тосной, правда, уже начинается Мгинский. Но от него не осталось и квадратного метра. А мы живем!
Как мне было позабыть об этом! Мне, год проработавшему в слуцкой газете «Большевистская трибуна».
— А где же районные руководящие организации? — не без волнения спросил я.
— Данилин, например, Яков Ильич вон там базируется, за мостом, в том двухэтажном кирпичном доме…
Через несколько минут мы уже обнимались с Яковом Ильичом, секретарем Слуцкого райкома партии. Пошли вопросы, расспросы, воспоминания. Сначала: «Ну, как ты, что ты?», «А как ты и что ты?», а дальше подобрались к делам района, который в большей своей части остался у немцев, а в меньшей — вот поддерживает огонек жизни на этом высоком берегу. Раскинули по столу военную «двухверстку», водим по ней пальцами.
— Совхоз «Шушары»?..
— У нас.
— Большое Кузьмино?
— Половина у них, половина у нас. По овраг.
Вспоминается дорога от Пушкина к Пулкову, вспоминается день, когда мы, оставляя Дом творчества писателей, проезжали мимо бронзового Александра Сергеевича к Египетским воротам и Александр Сергеевич грустно смотрел нам вслед, покуда наш «козлик» не спустился по шоссе как раз к этому оврагу, который сегодня разделяет два непримиримых мира.
— А совхоз «Пушкинский»?
— Не поймешь. На этом участке все время идут бои.
Так мы устанавливаем рубежи совсем еще недавно большого цветущего пригородного района, ныне обгрызенного, общипанного, разоренного. Ныне они почти совпадают с линией фронта, занятого 55-й армией.
— Ну, а как в Слуцке, что слышно о нем? Есть ли оттуда известия?
Данилин гладит небритый подбородок.
— Плохо в Слуцке. На днях вернулись наши ребята, которых вызвал партизанский штаб. Порассказывали…
Данилин угощает нас чаем и тоже рассказывает. Он называет только имена, приводит только факты, но ты же знаешь все поминаемые им места, знаешь людей — и перед тобой во всей их суровой правде встают картины хозяйничанья гитлеровцев на знакомой тебе, исхоженной твоими ногами, доброй домашней земле.