Том 6

«Слово» — первая книга русской поэзии. Манера, в которой написано «Слово», смела и открыта. Не прибегая к символике мифологических образов, автор «Слова» пишет историческую хронику с именами реальных людей. Поэт переходит в оратора, поэзия — в красноречие, песнь переплетается с прозой и звучит как речь зрелого политического деятеля, как гимн могучего патриотизма.

«За обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, буйного Святославича!»

Не много на свете книг, где бы в такой гармонии раскрылся перед нами великий образ поэта-гражданина, политика песни и певца политики. Все истинно великое, не умирающее, способное оплодотворять человеческую мысль в веках, рождается в огне и буре своего дня, как его высший патриотический лозунг.

Борьба за живую любовь, основанную на чести и добре, создала «Витязя в тигровой шкуре».

Борьба с областнической ограниченностью Руси, клич к единению родины создали «Слово о полку Игореве».

Человек, написавший «Слово», нашел среди испытаний своего века то основное испытание, которое стало поучительным для молодой, начинающей складываться Руси и помогло родиться ей как великой державе мира.

Но что же собственно сделало «Слово» величайшим литературным произведением средних веков, не утратившим поэтической свежести и в наши дни, несмотря на устарелость языка и темноту многих оборотов речи?

Пафос любви к отчизне, вера в силу Русской земли и горячая, взволнованная привязанность к ее людям, рекам и степям. И наряду с этим — свобода поэтической фразы, свобода композиции. После глубоких, но узкоморалистических и философских поучений русской духовно-светской литературы впервые рождается книга образов Русской земли, ее пейзажей, ее ландшафтов, впервые возникает лирическая песня о своей родине. Солнцу и полям Руси спета она и адресована всем, у кого болит сердце за отцовы гнезда, за дедовы могилы, — всем, кто любит и борется за родную землю.

Как прекрасна в «Слове» певучая характеристика русского человека:

А мои ведь Куряне
бывалые вόины:
под трубами повиты,
под шеломами взлелеяны,
с конца копья вскόрмлены;
пути им вéдомы,
овраги им знáемы,
луки у них натянуты;
колчаны отвόрены,
сабли изόстрены,
сами скачут,
словно серые волки в поле,
ищучи себе чести,
а князю славы.

Кто так пел о природе:

Долго ночь тмится;
заря-свет запылала,
мгла поля покрыла;
рокот соловья уснул;
говор галок пробудился.
Русичи
великие поля
багряными щитами перегородили,
ищучи себе чести, а князю славы.

С какой сильной и нежной грустью говорит он о родной земле:

О Русская земле!
Уже за шелόмянем еси!

Какой тончайшей лирикой звучит:

Что ми шумить, что ми звенить
далече рано пред зорями?
Игорь п’лкы заворачáеть,
жаль бо ему мила брата Всеволода.

И, наконец, как силен и смел его призыв к князьям объединить свои силы на благо Русской земли:

за обиду сего времени,
за землю Русскую,
за раны Игоревы,
буйного Святославича!

Трижды повторяет он этот зов, придавая воззванию характер необычайного величия. Крик поэта становится криком всего народа, его заветом, его наказом потомству, а вся повесть — глубоко народной, как бы созданной самим народом, исполненным обиды за свои раны, за свою кровь.

Историки до сих пор не назвали нам равновеликого памятника. Не о «спасении души», не о мистических откровениях, нет, — о храбрости, о мужестве, о благородстве, о боевой славе говорит «Слово».

Родина — героиня поэмы.

В «Слове» с предельной законченностью охарактеризованы лучшие князья того времени, а через них и вся слагающаяся держава Руси. Уже в ту младенческую пору своего существования мужала она в жестоких боях с венграми, с литовцами, шведами, немцами, с бесчисленными ордами степняков, идущих с Востока. Еще не окрепшая, раздробленная на отдельные княжества, она — страна воинственного рода — создала миру сокровище поэзии, чистое, ясное, свободное и от религиозной схоластики и от мистицизма.

Даже наиболее печальная глава «Слова» — плач Ярославны о муже Игоре — напоена особой верой в силу и славу родной земли. Среди женских плачей в древней руской поэзии плач Ярославны стоит особняком: это не плач отчаяния, это слезы верной, не знающей сомнения любви, это голос надежды. Нет любовной речи у нас, сильнее выраженной, чем в плаче Ярославны, и, быть может, лишь сцена прощания Гектора с Андромахой по своему эпическому звучанию приближается к плачу Ярославны.