Одним из аспектов дискуссии о воспитании являлся вопрос о назначении женщины. Точкой отсчета в возможной деятельности женщины по-прежнему была семья: «Мать, безусловно принадлежащая семейству, имеющая и время, и возможность следить за каждым шагом ребенка, должна обречь себя этой семейной государственной службе; должна безропотно нести бремя, добровольно на себя наложенное, и твердо вкоренить в ребенка семена добродетели, – писал Вл. Михайлов. – ‹…› Вообще должно сказать, что от женщины же зависит наиболее и самое благосостояние целого общества. Влияние ее на человека никогда не прекращается, с первого до последнего часа. Если мужчина – сила, которая должна действовать, то женщина – примирительное или разрушительное влияние на эту силу».2 Такая позиция не отличалась ни смелостью, ни новизной,3 но вопрос, как видим, ставился очень серьезно: женщина в роли воспитательницы отвечала за нравственный рост будущих поколений, несла «государственную службу», определяла перспективы духовного развития общества. Не случайно авторы посвященных «женскому вопросу» статей часто цитировали стихотворение Н. Ф. Щербины «Женщине», оно наиболее полно соответствовало существующим в это время представлениям об ее общественной роли: «Твое святое назначенье
264
– / Наш гений из пелен приять, / Направить душу поколенья, / Отчизне граждан воспитать…».1
Попытка внести изменения в традиционную сферу профессиональной женской деятельности («Женщина, говорят, кроме гувернантки и классной дамы, ничем не может быть. Это обвинение несправедливо: поле деятельности, открытое для женщины, очень велико, но они сами не хотят им пользоваться. Конечно, женщину не примут в кавалерию и даже вообще в военную службу ‹…› . Чиновником женщина тоже не может быть; но, кроме этих двух занятий, разве мало других? Торговля, фабричное дело, сельское хозяйство, литература, поэзия, наука, преподавание, медицина, художества, сценическое искусство, пение, музыка, ремесла – вот уже, кажется, довольно большое число занятий, которые также доступны женщинам, как и мужчинам»2) была встречена на границе десятилетий скорее с недоумением, чем с протестом. Ответ журналистам, впервые заговорившим о предоставлении женщине более обширных профессиональных возможностей, был дан на страницах «Атенея», журнала, сохранившегося в библиотеке Гончарова (см.: Библиотека. С. 101. № 229). Напечатанная здесь статья А. Пальховского «Еще о женском труде: По поводу журнальных толков об этом вопросе» интересна в первую очередь тем, что предельно консервативная позиция ее автора аргументировалась при помощи многочисленных физиологических аналогий, взятых из животного мира, что было скорее в духе будущих нигилистов, чем славянофильски ориентированного автора статьи. В ней доказывалось, например, что назначение женщины (как самки) состоит в «сохранении вида», и поэтому только мужчина может содействовать общественному прогрессу непосредственно, тогда как женщина участвует в историческом процессе «посредственно, т. е. своими детьми». Вследствие такой логики вопрос о назначении женщины неизбежно возвращался
265
к «вопросу о воспитании»: «Образованная мать – вот наше спасение, наша панацея от всех общественных зол, от всей нашей безнравственности. Когда у нас будут образованные матери, тогда в последующем поколении исчезнут сами собой и взяточники, и казнокрады, и общественные паразиты, и вообще вся фаланга негодных граждан. До тех же пор самые большие усилия правительства и литературы далеко не будут успешны».1
Начатая в 1858 г. дискуссия о женском труде продолжалась затем долгие годы. Взгляды на «женское дело» все более и более расходились, что привело, как известно, к образованию двух враждующих между собой направлений: «радикалов» и «консерваторов»; первые («Современник», «Русское слово») стояли за политическое решение «женского вопроса», вторые («Время», «Эпоха», «Светоч», «Русский вестник», «Вестник Европы») рассматривали общественную роль женщины в традиционном этико-философском аспекте.2 Высказывались зачастую и в самом прямом смысле ретроградные воззрения;3 так, М. П. Погодин, размышляя о понятии «эмансипация», писал: «По смыслу, в котором у нас это слово употребляется, оно значит: допущение до равноправности, предоставление одинаких прав. Каких же? Женщины должны иметь право быть судьями, командирами полков, профессорами, медиками, депутатами? Так ли? А кто же будет родить детей?»4
Автор «Обломова» вопрос о назначении женщины в его социально-детерминированном, «политическом» виде либо игнорировал, либо вообще перед собой не ставил. Ключ к решению проблемы писатель, как и многие
266