На чем основывает представитель прокуратуры свою критику Национального собрания, свою критику постановления об отказе от уплаты налогов? На законах от 6 и 8 апреля 1848 года. Но что сделало правительство, когда оно 5 декабря самовластно октроировало конституцию и навязало стране новый избирательный закон? Оно растоптало законы от 6 и 8 апреля 1848 года. Эти законы уже не существуют для сторонников правительства, — почему же они должны еще существовать для его противников? Правительство стало 5 декабря на революционную почву, а именно на почву контрреволюции. По отношению к нему существуют только революционеры или соучастники. Оно само превратило в мятежников всю массу граждан, которые опираются на существующие законы, которые отстаивают существующий закон против всякого его нарушения. До 5 декабря можно было придерживаться различных взглядов на перенесение места заседания Национального собрания, на его насильственный роспуск, на осадное положение в Берлине. После 5 декабря стало бесспорным фактом, что эти меры служили преддверием контрреволюции, что поэтому допустимы были все средства борьбы против фракции, которая, сама перестала признавать условия, делавшие ее правительством, которую, следовательно, и страна не могла больше признавать правительством.
Господа! Корона могла сохранить, по крайней мере, видимость законности, но она пренебрегла этим. Она могла разогнать Национальное собрание и после этого поручить министерству обратиться к стране и сказать: «Мы решились на государственный переворот — обстоятельства принудили нас к этому. Формально мы преступили рамки закона, но бывают критические моменты, когда на карту ставится само существование государства. В такие моменты существует только один нерушимый закон — сохранение государства. Когда мы распускали Национальное собрание, никакой конституции не существовало. Поэтому мы не могли нарушить конституцию. Зато существовало два органических закона — от 6 и 8 апреля 1848 года. В действительности же существует только один-единственный органический закон — избирательный закон. Мы призываем страну приступить к новым выборам на основании этого закона. Перед Собранием, вышедшим из этих первичных выборов, предстанем мы, ответственное министерство. Мы надеемся, что это Собрание признает государственный переворот как спасительный акт, вынужденный обстоятельствами. Оно задним числом санкционирует этот государственный переворот. Оно скажет, что мы нарушили букву закона, чтобы спасти отечество. Пусть оно решает нашу судьбу».
Если бы министерство поступило таким образом, оно имело бы хотя бы видимость основания привлечь нас к вашему суду. Корона спасла бы видимость законности. Но она не могла, она не хотела этого.
В глазах короны мартовская революция была актом насилия. Один акт насилия может быть искоренен только другим таким же актом. Отвергнув новые выборы на основе апрельского закона 1848 г., министерство отказалось от того, чтобы быть ответственным министерством, оно отменило тот самый суд, перед которым оно было ответственно. Апелляция к народу по поводу Национального собрания была, таким образом, превращена министерством с самого начала в пустую видимость, в фикцию, в обман. Изобретя первую, основанную на цензовом избирательном праве палату как неотъемлемую часть законодательного собрания, министерство уничтожило органические законы, покинуло почву законности, фальсифицировало народные выборы, лишило народ возможности высказать какое-либо суждение о «спасительном деянии» короны.
Итак, господа, нельзя отрицать факта, ни один будущий историк не станет его отрицать: корона совершила революцию, она ниспровергла существующий правовой порядок, она не может апеллировать к законам, которые она же сама так позорно попрала. Когда успешно совершают революцию, можно повесить своих противников, но нельзя произносить над ними судебный приговор. Их можно убрать с дороги как побежденных врагов, но нельзя судить их как преступников. После совершенной революции или контрреволюции нельзя обращать ниспровергнутые законы против защитников этих самых законов. Это — трусливое лицемерие законности, которое вы, господа, не станете санкционировать своим приговором.