Она успокоилась, высказав это мнение, хотя оно и было брошено на ветер, и затем бодро продолжала путь к мадам Манталини. Узнав, что верховная власть находится еще в постели, она потребовала свидания с ее представительницей, после чего явилась мисс Нэг.
— Поскольку дело касается меня, — сказала мисс Нэг, когда поручение было передано в цветистых выражениях, — я всегда готова обойтись без мисс Никльби.
— О, вот как, сударыня! — отозвалась мисс Ла-Криви, крайне разобиженная. — Но вы отнюдь не хозяйка этого заведения, и, стало быть, это большого значения не имеет.
— Прекрасно, сударыня, — сказала мисс Нэг. — У вас есть еще какие-нибудь поручения?
— Нет, никаких, сударыня, — заявила мисс ЛаКриви.
— В таком случае, до свиданья, сударыня, — сказала мисс Нэг.
— Да, сударыня, до свиданья, и очень вам признательна за вашу чрезвычайную вежливость и прекрасные манеры, — ответила мисс Ла-Криви.
Закончив таким образом переговоры, на протяжении которых обе леди очень сильно дрожали и были изумительно вежливы — явные показатели, что они находились на дюйм от самой отчаянной ссоры, — мисс Ла-Криви выскочила из комнаты и затем на улицу.
«Интересно, кто это такая? — подумала маленькая чудачка. — Что и говорить, приятная, особа! Хотела бы я написать ее портрет: уж я бы ей воздала должное!»
И вот, вполне удовлетворенная этим язвительным замечанием по адресу мисс Нэг, мисс Ла-Криви от души рассмеялась и в превосходном расположении духа вернулась домой к завтраку.
Таково одно из преимуществ долгой одинокой жизни! Маленькая, суетливая, деятельная, бодрая женщина жила исключительно в самой себе, разговаривала сама с собой, была своей собственной наперсницей, про себя высмеивала по мере сил тех, кто ее обижал, угождала себе и никому не причиняла зла. Если ей нравились сплетни, ничья репутация от этого не страдала, а если ей доставляла удовольствие маленькая месть, ни одной живой душе не было от этого ни на йоту хуже. Одна из многих, для кого Лондон такая же пустыня, как равнины Сирии, — ибо, находясь в стесненных обстоятельствах, эти люди не могут заводить знакомств, которые им желательны, и не склонны бывать в том обществе, какое им доступно, — скромная художница многие годы жила одиноко, но всем довольная. Пока злоключения семейства Никльби не привлекли ее внимания, она не имела друзей, хотя и была преисполнена самыми дружелюбными чувствами ко всему человечеству. Много есть добрых сердец, таких же одиноких, как сердце бедной маленькой мисс Ла-Криви.
Впрочем, в данный момент это к делу не относится. Она отправилась домой завтракать и едва успела отведать чаю, как служанка доложила о приходе какого-то джентльмена, после чего мисс Ла-Криви, тотчас представив себе нового заказчика, восхитившегося витриной у парадной двери, пришла в ужас при виде чайной посуды на столе.
— Ну-ка, унесите ее, бегите с нею в спальню, куда угодно! — воскликнула мисс Ла-Криви. — Боже мой, боже мой! Подумать только, что как раз сегодня я встала поздно, хотя три недели подряд бывала одета в половине девятого и ни один человек не подходил к дому!
— Пожалуйста, не беспокойтесь, — сказал голос, знакомый мисс Ла-Криви. Я сказал служанке, чтобы она не называла моей фамилии, потому что мне хотелось вас удивить.
— Мистер Николас! — вскричала мисс Ла-Криви, привскочив от изумления.
— Вижу, что вы меня не забыли! — ответил Николас, протягивая руку.
— Мне кажется, что я бы вас узнала, даже если бы встретила на улице, — с улыбкой сказала мисс ЛаКриви. — Ханна, еще одну чашку и блюдце. А теперь вот что я вам скажу, молодой человек: попрошу вас не повторять той дерзкой выходки, какую вы себе позволили в утро вашего отъезда.
— А вы бы не очень рассердились? — спросил Николас.
— Не очень! — воскликнула мисс Ла-Криви. — Я вам одно скажу: попробуйте только!
С подобающей галантностью Николас немедленно поймал на слове мисс Ла-Криви, которая слабо взвизгнула и шлепнула его по щеке, — но, по правде сказать, шлепнула не слишком сильно.
— Никогда еще не видывала такого грубияна! — воскликнула мисс Ла-Криви.
— Вы мне сказали, чтобы я попробовал, — ответил Николас.
— Да, но я говорила иронически, — возразила мисс Ла-Криви.
— О, это другое дело, — заметил Николас. — Вам бы следовало предупредить.
— Ну еще бы! Вы этого не знали! — парировала мисс Ла-Криви. — Но вот теперь я присмотрелась к вам, и вы мне кажетесь худее, чем когда мы в последний раз виделись. и лицо у вас измученное и бледное. Как это случилось, что вы уехали из Йоркшира?
Тут она запнулась. В изменившемся ее тоне и обращении столько было сердечности, что Николас был растроган.
— Не удивительно, что я немного изменился, — сказал он, помолчав. — С тех пор как я уехал из Лондона, я перенес и душевные и телесные страдания. Вдобавок я очень бедствовал и страдал от безденежья.
— Боже милостивый, мистер Николас! — воскликнула мисс Ла-Криви. — Что это вы мне говорите!