Том 5. Заре навстречу

Все это не могло не вызвать уважения. На примере коммунистов горняки узнали, что такое истинное товарищество, поняли, каким должен быть настоящий шахтер. Они проникались теперь презрением к тем, кто раньше почитался «заводилой» за свое дерзостное и лукавое умение взять легкий уголек с чужого пая и потом, отоспавшись в вентиляционном ходке в теплых и гнилых струях исходящего воздуха, удрать до конца смены, поднявшись по канату на руках через шурф, по которому спускали в шахту крепежный материал.

Мысль о создании трибунала труда родилась в самой шахтерской среде. Племянник прасола из села Большие Выползки Егошин повадился качать вагонетки с пустой породой, сверху для видимости присыпанные углем. Когда Тихон Болотный уличил Егошина, тот набросился на старика и стал избивать его лопатой. Шахтеры сбежались к стволу на крик Болотного и сбросили Егошина в зумпф. Незадолго до этого шахтеры поймали коногона, который ночью вывозил похищенные из склада бунты нового каната, и они повесили бы его на этом канате, если бы не помешал милиционер Лепехин.

Слишком еще памятны были дни бесправной шахтерской жизни, полной гиблой нищеты и каторжного труда. Даже самые темные поняли, как за малое время народной власти изменилось к лучшему их существование. Самые простые новшества, такие, как баня и сушилка для одежды или читалка в Партийном клубе, порождали уверенность, что их власть и дальше станет заботливо служить человеку всем, что в ее силах и возможностях.

Когда команда коммунистов вела на гиблом западном участке работы длинным забоем, загорелся деревянный копер над шахтой, по которой поступал воздух. Пожар охватил деревянный сруб шахты, и горняки в забое стали задыхаться. Сбежавшиеся со всего поселка люди растаскали пожарище руками. Потом в овраге нашли труп неизвестного в поселке человека; несмотря на все попытки Сухожилина узнать, «как произошло дело», шахтеры только советовали ему: «А ты бы понюхал, чем с него пахнет,— керосином. Значит, принюхались, когда жив был, вот и пришибли».

Помня недавнюю тяжелую жизнь, горняки отвечали народной расправой тем, кто пытался нанести ущерб народной власти.

Так покончили с хулиганами, организуя ночные облавы, разнесли тайные шалманы и с помощью трудового трибунала стали держать в страхе тех, кто не хотел честно работать.

Когда Опреснухин сказал после приговора трибунала словами Ленина, что диктатура есть железная власть, революционно смелая и быстрая, беспощадная в подавлении как эксплуататоров, так и хулиганов, Болотный выкрикнул за всех:

— Верно! Мы народ строгий.

В прошлые времена шахтеры тоже не покорствовали злодейству.

И сейчас еще распевали в поселке жестокую, грозную горняцкую песню:

Штейгер отставки добился,

Но от мщения не укрылся

Общего судьи.

Ему молотком врасквас

По затылку до трех раз

Ссыльный отхватил.

А Терентью той порой

Продолбили лоб кайлой,

Выдрали зубки.

Народный карающий гнев поднимал революционные отряды на помощь Петрограду во время корниловского мятежа, вел эти отряды на Дальний Восток против банд Семенова, в Иркутск против мятежа юнкеров, против японских и английских интервентов.

ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ

Засевшие в управлении железной дороги меньшевики и эсеры пытались сорвать поставки угля в Россию. И вот, для того чтобы порожняк не простаивал под погрузкой, ревком каждый раз объявлял коммунистическую мобилизацию для погрузочных работ. Стало обычаем на эту работу приходить целыми шахтерскими семьями.

Тима с отцом тоже приходили сюда. Прежде вагоны грузили прямо с угольного штабеля. По деревянным желобам в них спускали уголь навалом, сначала заполняли мелким штыбом и только сверху заваливали кусковатым, хорошей марки. Но сейчас люди знали, как трудно пробиться эшелонам в Россию, как бедствуют там без топлива, знали, что на тех узловых станциях, где начальствуют преданные революции комиссары, угольные эшелоны пропускаются впереди хлебных. Так разве можно давать штыб, хотя грузить его легче и хотя, слежавшись, штыб самовозгорался. Поселок заволакивало едким, удушливым сизокоричневым дымом, от которого желтела трава и прокисало парное молоко в кринках. Гасить этот уголь, разрывать тлеющую гору, засыпать места пожарища песком, прокладывать вентиляционные трубы — труд каторжный, тяжкий и неоплачиваемый. Но на него нужно было идти ради того, чтобы блестящие чистосортные глыбы плавили руду в остывающих печах заводов Урала, Москвы, Питера.

Вот почему по деревянным желобам с грохотом катились только крупные угольные глыбы, которые приходилось выбирать руками. А стоящие в вагонах горняки укладывали эти глыбы, словно каменную кладку, чтобы заполнить всю емкость вагона до предела.