Том 5. Заре навстречу

— Ежели вы папашу навестить, с нашим удовольствием, подвезу.— Потом он сказал весело: — Вот какой сюрприз, приятное соседство, а то, знаете, возишь все время мертвяков, поневоле о живых соскучишься.

— Каких мертвецов? — испуганно спросила мама.

— Наших, сыпнотифозных,— И успокоил: — Вы не тревожьтесь, такой стужи вошь не переносит. Полная гигиена! — Горько добавил: — А вот пациент наш до чего крепкий, дрова в медицинских бараках конфисковали, нечем на паровозах воду кипятить, а эшелоны на фронт гнать надо. Третьи сутки бараки не топим. Петр Григорьевич очень расстроен. Даже ключи от дровяного склада сдавать не хотел. Так его офицеры водили расстреливать за саботаж, так сказать.

— Господи! — простонала мама.— Значит, Петра?..

— Извиняюсь, жив, здоров, в полной форме. Подобное у нас часто происходит. Я думал, вы знаете.

— Как же он спасся?

— А чего тут спасаться? Все обыкновенно. Бежим к солдатам: «Братцы, ваше начальство нашего к стенке повели за то, что он за вашего брата, тифозного, сострадать готов!» Ну солдаты выскочат из теплушек, глядишь, ведут обратно. Жив, здоров. Ну, а после, как полагается, митингуют. Дежурные ораторы из города у нас всегда раньше в бараках грелись. Теперь, конечно, не погреются. Студено стало. Все равно как наружи.

— А мне Петр ничего об этом не говорил.

— А чего тут обсказывать? — развел руками в больших меховых рукавицах санитар.— Сказано: все для фронта, господину Пичугину и прочим на пользу, а народу на полное огорчение,— и, показав на очередь в хлебную лавку, сказал насмешливо: — Любит у нас народ ржаной хлеб без ничего кушать. А в булочной Вытмана пирожными из крупчатки торгуют. Так там никого. Вот необразованность!

— Зачем же вы над голодными смеетесь?

— А что над ними плакать,— сердито сказал санитар,— если они дуры? Пошли бы к Вытману гуртом на склады, да и побрали бы муку на салазки. Он же, подлюга, за войну сколько нажил! И еще наживет! Ежели только спину свою подставлять, чтобы тебе мелом на ней номер писали оттого, что хлеба ржаного с мякиной хочешь.

Навстречу показались двое саней, накрытые рогожами; между рогожами торчали голые желтые человеческие руки и ноги.

— Вот,— печально сказал санитар,— такой товар возим. А они живые были. Губят народ. И все отчего? От нашего покорства. Похватать бы им, когда еще живы были, винтовки да до дому! Если всех мужичишек с фронта с ружьишками собрать, они власть, как солому, раскидали бы, пошибче, чем в девятьсот пятом.

Город кончался землянками, занесенными снегом выше крыш. А потом потянулось бесконечное белое поле — место городской свалки, там рычали и взвизгивали бродячие тощие собаки, такие злые и остервенелые от голода, что загрызали волков, забредших в одиночку к городским окраинам. Возле серого дощатого забора бойни толпились кучки крестьян в рваных малахаях. Низкорослые, мохнатые коровенки с клещеватыми копытами сиротливо жались одна к другой и испуганно всхрапывали обледеневшими, окровавленными ноздрями.

— Вот,— злобно сказал санитар,— мало что людишек на убой гонят, так еще скотину им веди,— не справляются с налогами, последнюю режут. Ну до чего народ кроткий! Смотреть тошно! И супруг ваш тоже добродушный. Вчера часы свои продал начальнику эпидемического отряда, ну, прямо задарма. Буре и компания часы. А тот, сука, даже всех денег сразу не дал. Пускай, говорит, у меня походят. Семь рублей задатку дал. А у самого деньги бумажник не вмещает. Спирт весь поворовал. Сулемой только и пользуемся. Шприц скипятить не на чем. Это же абсурд!

— Вы знаете,— сказала мама,— я передумала, мы дальше не поедем.

Санитар остановил лошадь и, глядя мимо лица мамы, произнес неуверенно:

— Вообче-то, конечно, у нас там жуткое дело. Опять же мальчик с вами. Но, если рассуждать по-человечьему, рекомендую Петра Григорьевича удалить от нас хоть на пару деньков.

— Что-нибудь случилось? — испуганно спросила мама.

— Случаев у нас всяких много. Всевозможные бывают.

Я сегодня Петру Григорьевичу сообщил: заберут его. Уж очень он, знаете, либерал. Велел братьям милосердия ночью забор разобрать, чтобы печи в бараках истопить, а за тем забором наши усопшие сложены, разве их всех перевезешь? Ну, солдаты как увидели своих, которые нагишом в штабеля сложены, туда-сюда, митинг, на офицеров покушаться стали по морде. Жандармский унтер из уважения мне сказал: заберут вашего социалиста не сегодня завтра, а поскольку железная дорога на военном положении, дело короткое. Если смягчение обстоятельств — на фронт, а так — взвод, пли — и пульса нет.

— Едемте, пожалуйста, поскорее, едемте!

И мама начала развязывать на голове платок так, словно ей сразу стало жарко.