Том 5. Странствующий подмастерье. Маркиз де Вильмер

— Значит, вы согласны взять на себя этот труд? — спросил граф. — Сначала, признаться, у меня было намерение нанять для этих работ резчиков по дереву. Но после утреннего нашего разговора и того, что я увидел в мастерской, мне вдруг пришло на ум — а не поручить ли вам также и скульптурные работы? И я решил поговорить сперва только с вами, чтобы не обижать напрасно вашего товарища, если вы, хорошенько подумав, найдете все же, что такая работа ему не по силам.

— Я полагаю, господин граф, вы останетесь им довольны. Но должен заранее предупредить, работа эта потребует немало времени, — ведь ни один из наших учеников нам в этом деле помочь не сможет.

— Ну что ж, будете работать столько, сколько нужно. Только можете ли вы обещать мне, что никакие другие заказы не отвлекут вас на это время от работы в моем замке?

— Могу, господин граф. Но у меня есть одно сомнение. Осмелюсь задать вам вопрос: не вели ли вы уже переговоры с кем-нибудь из резчиков по дереву?

— Нет, пока ни с кем. Я только еще собирался просить своего парижского архитектора прислать мне кого-нибудь по его выбору. Однако позвольте узнать, в свою очередь, почему вы спрашиваете об этом?

— Потому что браться за работу, не имеющую прямого отношения к моему ремеслу, в то время как есть люди, которые, кроме этого, ничего другого не умеют, противно духу нашей корпорации, да и вообще, я думаю, было бы непорядочно. Это значило бы нарушить чужие права и лишить этих работников заработка, на который они имеют больше прав, чем мы.

— Подобного рода опасения свидетельствуют только о вашей честности и ничуть не удивляют меня в ваших устах, — отвечал граф. — Но вы можете успокоиться, я ни к кому еще не обращался. К тому же я-то волен поступать по собственному усмотрению. Выписывать сюда столичных рабочих для меня слишком дорого. Можете считать причиной хотя бы это (если уж вам непременно нужно какое-то оправдание). А я поступаю так просто потому, что мне приятно поручить вам работу, которая вам по душе и всю красоту которой вы так тонко чувствуете.

— Но прежде чем начать, — сказал Пьер, — вам необходимо представить образец нашего умения. Если вам не понравится, вы сможете еще отказаться.

— И вы можете представить такой образец в ближайшие дни?

— Думаю, что да, господин граф!

— А можно мне попросить вас кое о чем, господин Пьер? — спросила мадемуазель де Вильпрё.

Пьер чуть не упал со стула, услышав ее голос. Она обращалась к нему! Пьеру всегда казалось, что если когда-нибудь такое чудо и произойдет, то это будет в каких-то совершенно особенных, романтических, невероятных обстоятельствах. Обыденное всегда кажется таким малым разгоряченному воображению! Он молча поклонился, не в силах произнести ни слова.

— Я хочу попросить вас, — продолжала Изольда, — навесить дверь в моем кабинете. Господин Лербур, по его словам, уже много раз напоминал вам об этом, но, говорят, ее никак не найдут. Будьте так добры, поищите ее и навесьте, в каком бы виде она ни была.

— Да, в самом деле, я совсем забыл, — сказал граф, — она любит работать в своем кабинете, а теперь это стало невозможно.

— Завтра все будет сделано, — ответил Пьер.

И он вышел совершенно подавленный. Он сам был испуган этой вновь охватившей его мучительной тоской.

«Я сошел с ума, — говорил он себе по пути домой. — Завтра же дверь должна быть на месте. Так надо. Надо, чтобы отныне между ней и мною дверь всегда была закрыта…»

ГЛАВА XVIII

Придя домой, Пьер улегся рядом с Амори (он и здесь, в отчем доме, спал с ним в одной постели, подобно тому как это велось в старину между боевыми товарищами) и рассказал ему о предложении графа. Чувство радостной надежды охватило юного художника. Резьба по дереву издавна влекла его к себе; у него были тонкий вкус, искусные пальцы; он чувствовал, что это его призвание. Но, начав свой жизненный путь столяром и рано став членом товарищества, объединяющего людей этого ремесла, он побоялся, что не сумеет достаточно скоро пробить себе дорогу на новом поприще. У него не хватало добрых советчиков. Один только Пьер в свое время уговаривал его отправиться в Париж, чтобы обучаться там любимому искусству. Но в ту пору Коринфца удерживала в Блуа любовь к Савиньене. И он, отказавшись от заветной мечты, довольствовался теми орнаментами, которыми украшаются деревянные части зданий. Особенно хорошо, по мнению товарищей, удавались ему сложные орнаменты на сводах ниш; никто лучше его не умел вырезать тонкие лепестки греческой капители. Этому обстоятельству и был он обязан своим изящным прозвищем.