— Кто? — не сразу врубился Левит. — Кто выключил?
— Они и выключили, Таня и Галя… Верно я говорю, Власова?
— Выключили, — заикаясь и всхлипывая, подтвердила Галя. — Мы всегда так делаем.
— Вот и я говорю: выключили, а экраны, оказалось, горят.
— И она решила проверить? — уже догадываясь о дальнейшем, спросил Левит. — Теплякова?
— Точно так. На моих глазах. Где-то чего-то нажала, а потом, как закричит! Я и обернуться не успел, как она отключилась.
— Что вы делали в тот момент?
— Я? Да ничего, доктор. Наверное, пил эту самую «Херши».
— Видели что-нибудь примечательное?
— Ничего.
— И не слышали?
— Музыку какую-то. Вроде тяжелого металла. Знаете?.. Только неприятная, как железом по стеклу, и ритм неровный, по нарастающей… Похоже на большой барабан и еще, когда колотят по рельсу… Примерно в таком духе.
— А вы? — Левит повернулся к Галине Власовой. — С вами все в порядке?
— Кажется… Я тоже ничего такого не заметила. Отключила свой, отперла ящик… Не помню только, зачем. Музыку, о которой они сказали, слыхала. Как из фильма «Коннан Завоеватель». Колдовская такая, ухающая, как учащенное дыхание.
— Разное у вас, друзья, восприятие, — врач задумчиво пощипал бородку. — Дискеты вынули?
— Боюсь! — поежилась Галя.
— Дискеты! — хлопнул себя по лбу Морозов. Отключив все еще работающий терминал Тепляковой, он вынул дискету, критически оглядел ее с обеих сторон и потянулся за другой. — Ваши? — спросил, продемонстрировав Гале.
— Не знаю, — неуверенно протянула она. — Их и не разберешь: одинаковые.
— Мне-то как быть? — хмуро потупясь, спросил оклемавшийся охранник. Его слегка пошатывало. — Мало ли, что могут сделать с пистолетом, а я отвечай…
— Вам что, Огальцов, плохо? — Морозов внимательно посмотрел на него.
— Ничо, отпустило.
— Что с ним случилось? — спросил Левит.
— Расскажите, Огальцов, — кивнул Морозов.
— Ничо не помню. Голова только болит… Я как раз за Таней стоял, когда у ней в телевизоре эта чертовня побежала.
— Какая еще чертовня? — повысив голос, взволновался врач.
— Я ж говорю, что не помню! Перед глазами мелькает, а что — не поймешь. Хреновина какая-то… Как же будет с ПМ, начальник?
— Показания ваши я записал, — Морозов пожал плечами, — а как дальше, посмотрим. Может, где и прорежется ваш «Макаров».
— За него я уж не в ответе.
— Больно рано беспокоиться начал. С чего бы?.. Ладно, не генерируй, разберемся… А дискеты я у вас забираю. Подойди, Галочка, распишись.
Прибыла скорая помощь. На Теплякову надели кислородную маску, ввели капельницу в вену, пристегнули ремнями к носилкам.
— Как вы ее нашли? — спросил Левит молодого врача.
— По-моему, дело швах. Кончается.
— Мне тоже так кажется.
— Хватит с нас на сегодня, — впервые за все время раскрыла рот трассолог Петрова. — Поехали, пока еще что-нибудь не стряслось.
Едва машина отъехала от дома, в стеклянную дверь с табличкой «Закрыто» проскользнул корреспондент газеты «Совершенно секретно», обретавшийся в двух шагах за ближайшим углом. Эффект присутствия он надеялся использовать для придания большей убедительности задуманному очерку. Наберется материал — превосходно, нет — тоже не беда. Главное завернуть покруче.
«Печень для Саддама Хусейна». Или лучше «Авиабилет на тот свет»?
Глава пятнадцатая
Некронавт
Как сказал поэт, «ищут прохожие, ищет милиция, ищут его и не могут найти»…
Где же он, Калистратов, которому показалось, что жена не отражается в зеркале? Или все это только приснилось ему: сумрачная глубина зеркала и нож, который он всадил по самую рукоятку, встав среди ночи по малой нужде?
Впервые он заподозрил супругу в вампиризме, вернувшись домой после полугодового пребывания на Потешной, куда попал с диагнозом шизофрения прямо из районного диспансера.
Лечение лошадиными дозами трифтизина и сеансы электрошока, от которых вскипал и разлетался на отдельные атомы мозг, казалось, принесли свои плоды. Претерпев нечеловеческие муки, Калистратов присмирел — навязчивые галлюцинации оставили его истерзанную душу, — и был благополучно выписан. Обвинять в заговоре против него врачей и вообще злом умысле нет никаких оснований. Обыкновенные запомороченные врачи, прозябающие на смехотворную зарплату. Если кто из них и помогал пациентам-наркоманам ампулой-другой морфина, то все мы люди-человеки, всем приходится крутиться. Отбросим подозрения: ни о какой карательной медицине не могло быть и речи. Во-первых, времена, какие ни есть, но другие. Впрочем, и в прежние годы Славу Калистратова, милейшего молодого человека двадцати семи лет, инженера-электронщика, причислить к диссидентам, нуждающимся в специальном лечении, мог разве что пациент той же психушки.