Том 5: Секта

— Там выздоравливающие и не слишком закоренелые алкоголики. Есть и парочка наркоманов, из тех, что еще поддаются лечению.

— И как успехи? — заинтересовался Морозов.

— Работаем, — неопределенно пожав плечами, ответил врач. — Надеемся. Скажу честно, проблема архисерьезная. С появлением на рынке синтетических препаратов она окончательно вышла из-под контроля. Чего вы хотите, когда в одном грамме «Белого китайца» десять тысяч доз. Кошмар!

— Сектанты всякие случайно не попадали? — почти по наитию спросил Морозов.

— С этими труднее всего, — улыбчивый доктор заметно помрачнел. — Бывало, раньше пачками к нам направляли по линии органов. Кроме дискредитации профессии психиатра, ничего путного подобная практика не принесла… Нет, с сектантами мы давно не работаем.

— А если сектант одновременно является и наркоманом? Бывают такие случаи?

— Чего только в жизни не бывает! Все возможно.

— С такими не сталкивались?

— Нет, — односложно ответил Каренов и с озабоченным видом принялся перебирать бумажки.

— Я почему спрашиваю, доктор, — исподволь подготовив атаку, Морозов выбросил козырного туза. — Дело в том, что жену Калистратова нашли мертвой: убита ножом в сердце.

— Не может быть! — Каренов заметно побледнел.

— Вот, полюбуйтесь, — Морозов веером разложил по столу фотографии.

— Какой ужас!

— Обратите внимание, — склонившись над снимком, Морозов очертил ногтем место, отмеченное стрелкой, — у нее удалена печень.

— Господи! — простонал врач. — Неужели Калистратов — «Печенкин»?!

— Пока утверждать нет достаточных оснований, но дело, как видите, серьезное.

— Чем я могу помочь? — Каренов снял шапочку, обнажив загорелый кружок лысины, и отер вспотевший лоб.

— Сходный почерк зафиксирован в четырех случаях, — Морозов собрал фотографии в пакет, откуда извлек несколько новых. — Пока, — добавил многозначительно. — И по крайней мере в двух мы имеем дело с явными наркоманками, принадлежавшими к какой-то секте или же банде. Вам не встречалась похожая наколка?

Не отрывая взгляда от зеленых драконов, несущих на хребте пламенеющих дьяволиц, Каренов молча покачал головой.

— Значит, не встречалась, — разочарованно протянул Морозов.

— Первый раз вижу.

— Как вам кажется, кто он, этот «Печенкин»: сексуальный маньяк, шизофреник?

— Трудно сказать… Может, охотник за трансплантантом?!

— Думали уже, думали… Печень наркомана — не лучший подарок. Или все-таки могли всучить?

— Всучить-то могли, но при первом же биохимическом анализе обнаружится, что товар с гнильцой… Впрочем, это уже их дело. Я бы на вашем месте ничего не стал исключать: ни маньяка, ни пересадку органов.

— И Калистратова — «Печенкина»? Способен он на такое?

— Я уже ни за что не берусь поручиться, — обреченно махнул рукой Каренов. — Грань между нормой и патологией сейчас настолько размыта, что любой из нас может угодить на больничную койку. Когда у людей кольцо тревоги охвачено постоянным возбуждением, приходится думать уже не об отдельном пациенте, а обо всем обществе.

— Кольцо тревоги? Это вы метко сказали. Теперь, когда у России не стало надежных границ…

— Не о границах разговор, — Каренов тоскливо поморщился. — Есть такая зона в мозгу — «кольцо тревоги», но и вы, конечно, правы, насчет границ.:. Пылающее кольцо безумия.

— Историю болезни мы у вас на время позаимствуем, с возвратом, — сказал Морозов.

ВЕЛЛА КОЛОР КРИМ — ЦВЕТ ЛЮБВИ

Глава тринадцатая Гнездышко

— Твой диван — настоящая ловушка, — зевая, сказала Лора, взглянув на часы. — Давай подымайся, а то мы опять никуда не выберемся.

— Вот уж горе, так горе! — Саня рывком сдернул покрывавшую их простыню.

— Не смей!

— Почему?

— Ты знаешь, чем это кончается.

— Мне ли не знать?

— Бесстыжий! — она засмеялась.

— Сварить кофе? — он притянул ее к себе, жадно вдохнув головокружительный запах волос.

— Отстань! Я на черта похожа.

— Яйца всмятку, мадам? Ветчина?

— Я сама приготовлю, — она зябко поежилась, не сдвинувшись с места. — Мы спали при открытом балконе?

— И это спасло нам жизнь.

— Опять жара?

— Опять.

— Помнишь, какое пекло стояло в Пирее? — закинув руку за голову, она глянула на него краем глаза.

— Мне ли забыть! — При мысли о том, как он влез в ее каюту через иллюминатор, у Сани задрожал подбородок.

— Смеешься, мерзавец? Тебе легко смеяться над бедной женщиной. Ты будешь вставать?

— И куда мы пойдем?

— Давай сегодня пообедаем в ресторане.

— Давай, — не слишком охотно согласился он.

— Тебе не хочется?

— Не то, чтобы не хочется, но лучше, чем здесь вдвоем, нам не будет нище.

— Я бы пробежалась по магазинам, потом могли бы сходить в кино… Сто лет не была!

— Какое теперь кино? Сплошная лабуда. Смотреть нечего. А целоваться намного приятнее на диване. Главное, удобнее, в случае чего.

— Какой же ты неисправимый циник!

— Я не циник.

— Кто же ты тоща?

— Рыцарь, готовый на все, только бы услужить даме сердца.

— И сколько у рыцаря дам?

— Дам может быть, сколько угодно, но дама сердца всегда одна.

— Ты думаешь, я забыла, как ты увивался вокруг Машки?

— Какой еще Машки?

— Забыл свою тощую манекенщицу?

— Она не моя и я не увивался.