Том 5. Рудин. Повести и рассказы 1853-1857

Работая над образом Асанова, Тургенев стремился избежать прямых разоблачений этого персонажа. Проведенная с этой целью правка в рукописи была, очевидно, вызвана необходимостью психологической мотивировки возможности того безграничного чувства любви, которое питала к Асанову Софья. Так, вместо текста «Этот человек — нашим обществом» (с. 49, строки 23–29) в черновом автографе читаем: «Он начал беспрестанно проводить рукой по своему лбу, медленно приговаривая: „Как я красив! Какое у меня благородное чело!“ И потом с презрением посматривая на нас, прибавлял: „Боже мой! у меня дядя действительный тайный советник. А я? — с какой шушерой провожу я свое время! Это ужасно! que dirait mon oncle, s’il me voyait!“». A после текста «„Знакомый почерк!..“ — подумал я» (с. 50, строка 16) в автографе были строки, характеризующие Асанова как хвастуна: «Я протянул было руку к письмам, но Асанов их тотчас же спрятал… — То-то и есть! — промолвил он, выпив залпом стакан шампанского — знай сверчок свой шесток! Могут ли быть у вас такие знакомства, как у меня, подумайте сами. — Куда нам! — ответил я и опять налил ему стакан…»

Напротив, создавая образ Софьи, Тургенев подчеркивал прямоту ее характера, честность, внешнюю сухость. В отброшенном варианте черновой рукописи прямолинейность поведения Софьи Тургенев определил как жестокость. Так, вместо текста: «при всей ее сухости, при недостатке живости и воображения» (с. 52, строки 14–15) было: «при всей ее сухости, даже жестокости, при недостатке живости и воображения…» — и строкой ниже вместо: «прелести прямодушия, честной искренности и чистоты душевной» было начато: «честная была».

Очевидно, по первоначальному замыслу Маша должна была занимать в рассказе еще более скромное место, но в ходе работы Тургенев решил познакомить читателя с историей ее жизни в Новгороде. Текст «У вас в Новгороде — Маша помолчала» (с. 86, строки 8 — 17) является дополнительной вставкой на полях чернового автографа.

Как и в рукописях «Затишья» и «Переписки», в первоначальном варианте «Якова Пасынкова» были французские фразы, которые в окончательном тексте заменены русскими.

После опубликования «Якова Пасынкова» в апрельском номере «Отечественных записок» 1855 г. в печати появилось несколько откликов. Критик «С.-Петербургских ведомостей» писал о последнем произведении Тургенева: «Рассказ чрезвычайно прост, но полон задушевной теплоты и наводит невольную тихую грусть. Сам герой и твердая, непреклонная героиня очерчены очень хорошо; но еще лучше их обрисовано одно эпизодическое лицо — мещанка Маша, девушка, которую некоторое время любил Пасынков. Она является всего в одной сцене, но характер ее набросан такой мастерской рукой, что Маша невольно приковывает к себе внимание читателя. Грациозный образ ее напоминает лучшие создания г. Тургенева» (СПб Вед, 1855, № 81, 15 апреля).

Рецензируя в январе следующего 1856 г. лучшие произведения, напечатанные в прошлогодних журналах, Вл. Зотов отметил рассказ Тургенева «Яков Пасынков». Он писал, что «Яков Пасынков», как и вообще все произведения Тургенева, проникнут «искренним сочувствием к изображаемым им типам» и написан «с тою удивительною простотою и безыскусственностью языка, которая дается в удел только истинным художникам» (СПб Вед, 1856, № 21, 26 января).

Появление нового рассказа Тургенева было встречено сочувственно также и «Современником». В «Заметках Нового поэта» (И. И. Панаева) говорилось о том, что, создавая «Якова Пасынкова», «г. Тургенев имел счастливую мысль вступиться за романтизм. Вступаться за невинно угнетенных и притесненных — всегда подвиг, и уже одна эта мысль заслуживает полного сочувствия и одобрения». Сказав далее о насущной необходимости разоблачения «торжествующего положительного человека», Новый поэт писал, что «такой подвиг может совершить только такой талант, каким владеет, например, автор „Записок охотника“, ибо для этого подвига необходим, кроме тонкого анализа внутренних ощущений и глубокого поэтического чувства, еще собственный жизненный опыт… Только тот, кто сам поэт, кто пережил все эти романтические порывания, стремления и верования, — только тот может вступиться за них горячо и с успехом».

Приветствуя появление «Якова Пасынкова», критик «Современника» считал, однако, что этот рассказ — «только намек на такой подвиг; это небольшой эскиз, набросанный для будущей картины, эскиз бойкий, но в котором мысль автора еще можно только угадывать» (Совр, 1855, № 5, отд. V, с. 121). В художественной незавершенности «Якова Пасынкова» Тургенева, очевидно, обвиняли и в личной беседе его литературные друзья. Учтя критические замечания, Тургенев при подготовке «Якова Пасынкова» к изданию в сборнике «Повестей и рассказов» (1856) дописал несколько страниц, посвященных главному герою.