Керженцев
Татьяна Николаевна. Я больше не стану смеяться.
Керженцев
Татьяна Николаевна. Все женщины несправедливы.
Керженцев. Зачем так плохо о женщинах? И если я сегодня шучу, то вы шутите еще больше: вы притворяетесь маленькой трусливой мещаночкой, которая с яростью и… отчаянием защищает свое маленькое гнездо, свой птичник. Разве я так похож на коршуна?
Татьяна Николаевна. С вами трудно спорить… говорите.
Керженцев. Но ведь это же правда, Татьяна Николаевна! Вы умнее вашего мужа, а моего друга, я также умнее его, и поэтому вы всегда так любили говорить со мной… Ваш гнев и сейчас не лишен некоторой приятности. Разрешите же мне быть в странном настроении. Сегодня я слишком долго копался в мозгу моего Джайпура — он умер от тоски, — и у меня странное, очень странное и… шутливое настроение!
Татьяна Николаевна. Я это заметила, Антон Игнатьевич. Нет, серьезно, мне искренно жаль вашего Джайпура: у него было такое…
Керженцев. Сочинять. Выдумывать.
Татьяна Николаевна. Господи, какие мы, женщины, несчастные, вечные жертвы ваших гениальных капризов: Алексей убежал, чтобы не сочинять, и я должна была придумывать ему утешения, а вы…
Керженцев. Вот вы и засмеялись.
Татьяна Николаевна. Да уж бог с вами. Сочиняйте, но только, пожалуйста, не о любви!
Керженцев. Иначе нельзя. Мой рассказ начинается с любви.
Татьяна Николаевна. Ну, как хотите. Постойте, я сяду поудобнее.
Керженцев. Так вот, допустим, Татьяна Николаевна, что я, доктор Керженцев… как неопытный сочинитель, я буду от первого лица, можно?.. — так вот, допустим, что я люблю вас — можно? — и что я стал нестерпимо раздражаться, глядя на вас с талантливым Алексеем. Моя жизнь благодаря вам расклеилась, а вы нестерпимо счастливы, вы великолепны, вас одобряет сама критика, вы молоды и прекрасны… кстати, вы очень красиво причесываетесь теперь, Татьяна Николаевна!
Татьяна Николаевна. Да? Так нравится Алексею. Я слушаю.
Керженцев. Вы слушаете? Прекрасно. Так вот… вы знаете, что такое одиночество с его мыслями? Допустим, что вы это знаете. Так вот, однажды, сидя один за своим столом…
Татьяна Николаевна. У вас великолепный стол, я мечтаю о таком для Алеши. Простите…
Керженцев. …и раздражаясь все более и более — думая о многом, — я решил совершить ужасное злодейство: прийти к вам в дом, так-таки просто прийти к вам в дом и… убить талантливого Алексея!
Татьяна Николаевна. Что? Что вы говорите! Как вам не стыдно!
Керженцев. Это же слова!
Татьяна Николаевна. Неприятные слова!
Керженцев. Вы боитесь?
Татьяна Николаевна. Опять боитесь? Нет, я ничего не боюсь, Антон Игнатьич. Но я требую, то есть я хочу, чтобы… рассказ был в пределах… художественной правды.
Керженцев. Первый опыт!
Татьяна Николаевна. Да, первый опыт, и это видно. Как же вы, ваш герой хочет осуществить свой страшный замысел? Ведь, конечно, он умный злодей, который себя любит, и ему вовсе не хочется менять свою… удобную жизнь на каторгу и кандалы?
Керженцев. Несомненно! И я… то есть мой герой для этой цели притворяется сумасшедшим.
Татьяна Николаевна. Что?
Керженцев. Вы не понимаете? Убьет, а потом выздоровеет и вернется к своей… удобной жизни. Ну, как, дорогой критик?
Татьяна Николаевна. Как? Плохо до того, что… стыдно! Он хочет убить, он притворяется, и он же рассказывает — и кому? Жене! Плохо, неестественно, Антон Игнатьич!
Керженцев. А игра? Прекрасный критик мой, а игра? Или вы не видите, какие бешеные сокровища бешеной игры сокрыты здесь: самой жене говорить о том, что я хочу убить ее мужа, смотреть ей в глаза, улыбаться тихонько и говорить: а я хочу убить вашего мужа! И, говоря это, знать, что она не поверит… или поверит? И что когда она станет рассказывать об этом другим, ей также никто не поверит! Она будет плакать… или не будет? — а ей не поверят!
Татьяна Николаевна. А вдруг поверят?