Том 5. Рассказы и пьесы 1914-1915

Ибо тут, в Сибири, Чемоданова повесили, и жизнь его пресеклась на тридцатом году от рождения. И причиной и поводом для казни послужило, как и следовало ожидать, совершенно нелепое обстоятельство: добытый Чемодановым в Москве паспорт оказался принадлежавшим известному полиции политическому; конечно, в другое время это недоразумение разъяснилось бы, но тогда шла такая спешка, что было не до разбора и щепетильных расследований.

Так Чемоданова и повесили — Егора Егоровича Чемоданова. И так как не было у него ни друзей, ни родных и дел значительных он не совершал, то вместе со смертью исчезла и всякая память о нем, как будто и никогда он не жил на земле.

Да и жил ли он когда-нибудь? Может быть, и жил… а может быть, все это только приснилось суровому и мрачному Року в одно из мгновений его забытья. А когда проснулся он и открыл свои жестокие, пытующие глаза, уже не было на земле никакого Чемоданова, и только цари и герои выжидающие стояли, готовясь к трагической борьбе.

Цари и герои!

Пьесы

Мысль *

Посвящаю Анне Ильиничне Андреевой

Современная трагедия в трех действиях и шести картинах

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Керженцев Антон Игнатьевич, доктор медицины.

Крафт, бледный молодой человек.

Савелов Алексей Константинович, известный писатель.

Татьяна Николаевна, его жена.

Саша, горничная Савеловых.

Дарья Васильевна, экономка в доме Керженцева.

Василий, слуга Керженцева.

Маша, сиделка в больнице для умалишенных.

Васильева, сиделка.

Федорович, писатель.

Семенов Евгений Иванович, психиатр, профессор.

Иван Петрович, Прямой Сергей Сергеевич, Третий врач } доктора в больнице.

Сиделка.

Служители в больнице.

Действие первое

Картина первая

Богатый кабинет-библиотека доктора Керженцева. Вечер. Горит электричество. Свет мягкий. В углу клетка с большим орангутангом, который сейчас спит; виден только рыжий шерстистый комок. Полог, которым обычно задергивается угол с клеткой, отдернут: спящего рассматривают Керженцев и очень бледный молодой человек, которого хозяин зовет по фамилии — Крафт.

Крафт. Он спит.

Керженцев. Да. Так он спит теперь по целым дням. Это третий орангутанг, который умирает в этой клетке от тоски. Зовите его по имени — Джайпур, у него есть имя. Он из Индии. Первого моего орангутанга, африканца, звали Зуга, второго — в честь моего отца — Игнатием. (Смеется.)Игнатием.

Крафт. Он играет… Джайпур играет?

Керженцев. Теперь мало.

Крафт. Мне кажется, что это тоска по родине.

Керженцев. Нет, Крафт. Путешественники рассказывают интересные вещи про горилл, которых им доводилось наблюдать в естественных условиях их жизни. Оказывается, гориллы так же, как и наши поэты, подвержены меланхолии. Вдруг что-то случается, волосатый пессимист перестает играть и умирает от тоски. Так-таки и умирает — недурно, Крафт?

Крафт. Мне кажется, что тропическая тоска еще страшнее, чем наша.

Керженцев. Вы помните, что они никогда не смеются? Собаки смеются, а они нет.

Крафт. Да.

Керженцев. А вы видали в зверинцах, как две обезьяны, поиграв, вдруг затихают и прижимаются друг к другу, — какой у них печальный, взыскующий и безнадежный вид?

Крафт. Да. Но откуда у них тоска?

Керженцев. Разгадайте! Но отойдем, не будем мешать его сну — от сна он незаметно идет к смерти. (Задергивает полог.)И уже теперь, когда он долго спит, в нем наблюдаются признаки трупного окоченения. Садитесь, Крафт.

Оба садятся к столу.

Будем играть в шахматы?

Крафт. Нет, сегодня мне не хочется. Ваш Джайпур расстроил меня. Отравите его, Антон Игнатьевич.

Керженцев. Незачем. Сам умрет. А вина, Крафт?

Звонит. Молчание. Входит слуга Василий.

Василий, скажи экономке, чтобы дали бутылку Иоганисберга. Два стакана.

Василий выходит и вскоре возвращается с вином.

Поставь. Пейте, пожалуйста, Крафт.

Крафт. А вы что думаете, Антон Игнатьевич?

Керженцев. О Джайпуре?

Крафт. Да, о его тоске.

Керженцев. Много я думал, много… А как находите вино?

Крафт. Хорошее вино.

Керженцев(рассматривает бокал на свет).А год узнать можете?

Крафт. Нет, куда уж. Я к вину вообще равнодушен.

Керженцев. А это очень жаль, Крафт, очень жаль. Вино надо любить и знать, как все, что любишь. Вас расстроил мой Джайпур — но, вероятно, он не умирал бы от тоски, если бы умел пить вино. Впрочем, надо пить вино двадцать тысяч лет, чтобы уметь это делать.

Крафт. Расскажите мне о Джайпуре. (Садится глубоко в кресло и опирается головой на руку.)

Керженцев. Здесь произошла катастрофа, Крафт.

Крафт. Да?

Керженцев. Да, какая-то катастрофа. Откуда эта тоска у обезьян, эта непонятная и страшная меланхолия, от которой они сходят с ума и умирают в отчаянии?

Крафт. Сходят с ума?