Том 5. Рассказы 1860–1880 гг.

— Ты истинная дочь моя, — сказала старуха, явно растроганная. — Ты чувствуешь и рассуждаешь так же, как и я. Это хорошо. Помни, пусть так будет всегда, даже после моей смерти. Помни, что мы всегда должны поддерживать друг друга, помогать друг другу, и нам самим легче перенести любые лишения, чем это… это… это… отказать в помощи. Только так мы сможем защититься от сброда, который наступает на нас со всех сторон, и придет еще время, когда это проклятое мужичье, евреи, цыгане, мещане и экономы поймут, наконец, что мы… это… это… это… совсем не то, что они!

Серые глаза ее сверкнули, высокий лоб, окаймленный прядями серебристых волос, слегка покраснел; гордо подняв голову, она с улыбкой устремила взгляд вдаль, словно заглядывала в будущее, которое должно принести победу и торжество тем, кого она любила. Потом, расчувствовавшись, она обхватила обеими руками голову дочери, поцеловала ее и сказала:

— Ступай, ступай к нотариусу! Я не могла бы спокойно умереть при мысли, что была в состоянии помочь одному из них и не сделала этого!

Бригида не была посвящена в события, разыгравшиеся в этот день, и, конечно, ни в малейшей степени не догадывалась о них. Но с утра еще было заметно, что она находится в необычайно возбужденном состоянии: когда рубила котлеты для матери, улыбалась или вздыхала, во время обеда едва прикоснулась к еде, а как только вымыла посуду и прибрала в комнате, накинула на голову платок и помчалась в город. Прежде всего она зашла в лавку, где продавали восковые свечи, и, купив две самые маленькие свечки, потому что взяла у матери из ящика всего несколько злотых, выбрала еще цветную лепту и дешевые искусственные цветы; затем очень старательно, со всей серьезностью украсив ими свечи, она понесла их в костел, где как раз началась субботняя служба. Бригида вошла в ризницу и подала пономарю свое благочестивое приношение.

— Поставьте, пожалуйста, на алтарь святому Юзефу-обручателю, — попросила она.

Усатый пономарь посмотрел на обвивавшие голову девушки и выбившиеся из-под платка черные как смоль косы, на прекрасные, ярким светом горевшие глаза и спросил шутливо:

— А с какой же целью вы жертвуете эти свечки?

— Чтобы господь бог изменил образ мыслей одной особы, — ответила она.

В продолжение всей службы Бригида молилась, судорожно сжав ладони и с мольбой устремив взор к лику святого Юзефа-обручателя, а выходя из костела, раздала нищенкам, сидевшим на паперти, несколько грошей и попросила их помолиться, чтобы образ мыслей одной особы изменился в благоприятную сторону. Когда Бригида подходила к дому, ее нагнала во дворе возвращавшаяся от нотариуса Розалия.

— Откуда ты идешь, Брыня?

— Из костела, от вечерни…

Они остановились у входа в квартиру Лопотницкой.

— Ну, как, — полюбопытствовала Розалия, — ты еще не разговаривала с матерью?

— Нет еще, но сегодня обязательно поговорю. Я твердо решила, да и откладывать больше нельзя! Он завтра уезжает, закончил работу и хочет приняться за другую. Я поставила сегодня святому Юзефу две свечки, чтобы мой разговор с мамой увенчался успехом…

— Это хорошо! Очень хорошо! Я знаю одну девушку, которой родители не разрешали выйти за любимого… Она помолилась святому Юзефу, он смягчил сердца ее родителей, и они ей позволили выйти за него замуж. Но знаешь, Брыня?..

Она замялась.

— Что? — спросила Бригида.

— Да вот, глядя на тебя, я никогда бы не подумала, что ты так боишься матери. Ты такая бойкая, смелая… И вы не слишком… как бы сказать… не слишком любите друг друга!

Бригида опустила глаза и задумчиво ответила:

— Все-таки она моя мать!.. Отец очень любил ее и, умирая, сказал мне: «Хорошо относись к матери!»

— Ну, бог в помощь… До свиданья!

Розалия хотела уйти, но Бригида ухватила ее за рукав пальто.

— Скажи мне, что это значит… Мне сегодня снилось, что я собираюсь в дальнюю дорогу и очень радуюсь этому… он был со мной и помогал мне укладывать вещи, а я искала маму, чтобы попрощаться с ней, но нигде не могла ее найти…

— Дорогая, — что-то напряженно соображая, ответила Розалия. — Сборы в дорогу… это значит на какой-то срок отложить задуманное дело… но, с другой стороны, укладывать вещи во сне — это сулит какое-то развлечение, многочисленное общество, приятное времяпровождение.

Бригида нетерпеливо махнула рукой.

— Эх, — сказала она с раздражением, — развлечения, общество! На что мне все это! Я думала, ты мне что-нибудь получше наворожишь…

— От всего сердца хотела бы, но что поделаешь, если в соннике так написано! В конце концов страшен сон, да милостив бог! Мама всегда сердится за то, что я немножко в сны верю… До свиданья!

Они расстались.

Бригида зажгла лампу и беспокойно, испытующе посмотрела на мать. В ее взгляде не было и следа нежности, но тревога, пригасившая всегда смелые, горящие глаза, казалось, говорила: «Все-таки она моя мать!»