Том 5. Рассказы 1860 - 1880 гг.

— Жила-была в одной шляхетской слободе молодая красивая девушка. Жила она счастливо у своих родителей вместе с братьями и родственниками под голубым небом божьим, среди любимых зеленых полей. Работала она, правда, тяжело, но была здоровая, пригожая, румяная и веселая. Было ей уже лет пятнадцать, и соседский парень собирался посвататься к ней, как вдруг случайно увидела ее одна очень богатая и очень добрая госпожа. Случилось это в воскресенье, когда нарядная девушка несла из лесу кувшин с земляникой. Увидела ее пани и сразу полюбила. За что? — Неизвестно! Говорят, у девушки были красивые глаза, а может быть, она была особенно хороша на зеленой меже среди золотой пшеницы, с красной лентой на кофточке и кувшином земляники в руках. Как бы там ни было, только добрая пани подъехала в роскошном экипаже к хате ее родителей и забрала девушку к себе. Она обещала дать девушке образование, вывести в люди, устроить ее судьбу и счастье… Судьбу… и счастье!..

Последние два слова Черницкая произнесла протяжно, с присвистом и, бросив на стол одиннадцатый бант, начала укладывать двенадцатый.

— Что же дальше? Что было дальше? Милая панна Черницкая, что дальше? — затрепетала на скамеечке Хеля. Эльф тоже не спал, он сидел у девочки на коленях и своими черными круглыми глазами понимающе смотрел в лицо рассказчицы.

— Дальше было так. Добрая пани очень любила молоденькую девушку, любила ее целых два года. Она не расставалась с ней, часто целовала, учила говорить по-французски, изящно ходить, красиво есть, вышивать бисером по канве… потом…

— А потом? Что было потом?

— Потом она стала любить ее гораздо меньше, пока, наконец, не встретила случайно одного графа. Тогда молодая девушка показалась ей очень скучной — и перешла в гардеробную. Счастье еще, что у девушки был хороший вкус и искусные руки; добрая пани приказала обучить ее шитью и всякому рукоделью и сделала ее своей кастеляншей. Если бы не эта необычайная доброта госпожи, у девушки был бы теперь свой домик в шляхетской слободе, муж, дети, здоровье и румяное лицо. Но пани взялась устроить ее судьбу и счастье… Вот уже лет двенадцать шьет она для своей госпожи наряды, иной раз всю ночь напролет, бранится со служанками и лакеями, каждое утро натягивает ей на ноги чулки и туфли и каждый вечер накрывает ее одеялом, укладывая его в изящные складки… Ей всего только тридцать лет, а выглядит она как старуха. Похудела, почернела, стала плохо видеть… Быстро наступит старость, и она должна помнить об этом… О, она должна помнить о старости, не то, если доброй пани сегодня или завтра вздумается посадить на ее место в гардеробной кого-нибудь другого, девушке придется возвратиться в свою слободу на милость братьев, на посмешище людям, на горе и нужду… Вот… начало сказки!

На столе уже лежали десятка два готовых бантов. Черницкая взяла длинный шуршащий лоскут черного муара и принялась его укладывать в живописные складки. Пальцы ее дрожали сильнее, чем прежде, а пожелтевшие веки часто-часто моргали, может быть, чтобы смахнуть слезы, трепетавшие на ресницах. Она взглянула на Хелю и громко рассмеялась.

— Ну, что ты глаза вытаращила, словно съесть меня хочешь? — воскликнула она. — И собака тоже уставилась на меня, будто поняла сказку. Ведь это сказка… Хочешь слушать дальше?

— А что было потом? — прошептала девочка.

Черницкая с подчеркнутой серьезностью продолжала:

— Потом — был граф…

— А какой он был, этот граф?..

— Граф был женатый. Ксендз внушил доброй пани, что женатого любить не следует, ибо за такие дела можно в ад угодить и… сам занял место графа.

— А где это было?

— Это было в Париже, но вскоре пани оттуда уехала и в каком-то городе случайно увидела прекрасного бледнорозового попугая с красным клювом…

Хеля оживилась.

— В Вене… — воскликнула она, — в одном саду много попугаев… красивых…

— Так вот, тот попугай был еще красивее, чем те, которых ты видела в Вене… Пани купила его и очень полюбила. Больше года она не расставалась с ним. На ночь его клетку переносили из гостиной в спальню. Пани учила его говорить по-французски, кормила изысканными лакомствами, гладила перышки, целовала в клюв…

Тут Черницкая кончила собирать пышную оборку, повесила ее на ручки кресла и начала старательно теребить иглой концы широкой муаровой ленты. От прикосновения иглы материя шелестела, часы над сундуком пробили час, из гостиной снова понеслись, умолкнувшие было, звуки виолончели и рояля, словно слившиеся в страстном объятии.

— А потом? Что было потом? — послышался нетерпеливый, тревожный шепот девочки.

Эльфа не интересовал конец сказки, он уснул на руках у Хельки.

— Потом… не помню уже, как и отчего, но только попугай ей очень наскучил… и его отправили в гардеробную. В гардеробной он затосковал, перестал есть, заболел и подох. Но пани совсем его не жалела, у нее была красивая собачка…

— Знаю! Я уже все знаю! — вдруг вскричала Хеля.

— Что ты знаешь?

— Конец сказки.

— Ну, так расскажи.

— И собачку потом отправили в гардеробную…

— А потом?

— Потом была девочка…

— И что же?

— Пани девочку любила…