Том 5. Пешком по Европе. Принц и нищий

Баден–Баден лежит среди холмов; здесь на редкость гармонично сочетаются красоты, созданные природой и руками человека. На плоском дне лощины, пересекающей город и вырывающейся далеко за его пределы, разбиты красивые скверы, засаженные тенистыми деревьями; на равном расстоянии друг от друга бьют высокие искристые фонтаны. Трижды в день на главной аллее перед курзалом играет недурной оркестр, и днем и вечером здесь толпится множество нарядной публики, — дамы и кавалеры прогуливаются взад и вперед мимо большой эстрады, и вид у них скучающий, хоть они и внушают себе и другим, что веселятся. Как посмотришь — что за бессмысленное, бесцельное существование! Но немало людей приезжает сюда за делом, — это те, что страдают ревматизмом и надеются выпарить его из своих костей в здешних горячих водах. У этих страдальцев поистине плачевный вид: кто ковыляет с палочкой, кто на костылях, и все они, по–видимому, предаются размышлениям о малоутешительных материях. Говорят, Германия с се сырыми кирпичными домами — родина ревматизма. Но если это и так, то надо отдать должное прозорливому провидению, с попечительной заботой обильно снабдившему этот край целебными источниками. Пожалуй, нет страны, столь богатой лекарственными ключами, как Германия. Здесь имеются воды против самых разных заболеваний; мало того, с иными недугами борются одновременным действием различных вод. Так, например, при некоторых болезнях пациент пьет местную горячую воду, подбавив к ней ложку соли из карлсбадских источников. Такую дозу выпьешь, так не скоро позабудешь.

Целебная вода не продается, нет! Вы просто направляетесь в огромную Trinkhalle[14]* и там выстаиваете, сколько понадобится, переминаясь с ноги на ногу, между тем как по соседству с вами две или три девицы, ковыряясь иглой в каком–то дамском рукоделии, делают вид с учтивостью трехдолларового чиновника на казенной службе, будто не замечают вас.

Впрочем, не пройдет и часа, как та или другая дева с трудом поднимется и начнет «потягиваться», она до тех пор будет тянуться вверх кулаками и корпусом, что даже каблуки ее отделятся от пола; в то же время она так широко и самозабвенно зевнет, что верхняя часть лица скроется за вздернутой губой, и вы сможете рассмотреть ее с изнанки, — после чего она захлопнет пасть, опустит кулаки и каблуки, лениво подойдет, окинет вас презрительным взглядом, нальет вам стакан горячей воды и поставит его так, чтобы при большом желании можно было дотянуться. Вы берете стакан и спрашиваете:

—Сколько?

И она с деланным безразличием и увертливостью попрошайки отвечает:

—Nach Belieben (по вашему усмотрению).

Эта обычная уловка попрошайки, это наговорное слово, посягающее на вашу щедрость там, где вы вправе ожидать простых и честных коммерческих отношений, еще больше распаляет вашу и без того уже накипевшую досаду. Вы нарочно пропускаете ответ мимо ушей и опять спрашиваете:

— Сколько?

— Nach Belieben.

Вы окончательно рассердились, но не подаете виду. Вы решаете до тех пор повторять свой вопрос, пока девица но откажется от своего ответа или по крайней мере от своей возмутительно безразличной манеры. И вот (по крайней мере, так было со мной) вы, словно два дурачка, стоите друг против друга с каменными лицами и, не повышая голоса и бесстрастно глядя друг другу в глаза, ведете следующий идиотский разговор:

— Сколько?

— Nach Belieben.

— Сколько?

— Nach Belieben.

— Сколько?

— Nach Belieben.

— Сколько?

— Nach Belieben.

— Сколько?

— Nach Belieben.

— Сколько?

— Nach Belieben.

He знаю, как поступил бы на моем месте другой, но я не выдержал и сдался; это чугунное равнодушие, это спокойное презрение сразило меня, и я сложил оружие. Мне уже было известно, что она получает примерно пенни с людей мужественных, не боящихся, что о них подумает судомойка, и примерно два пенса — с моральных трусов; я же положил на прилавок, в пределах ее достижения, серебряный двадцатипятицентовик и постарался уничтожить ее следующим саркастическим замечанием:

— Если этого мало, то не соизволите ли вы снизойти с высоты своего официального величия и сказать мне?

Я не уничтожил ее. Не удостоив меня взглядом, она лениво взяла монету и попробовала на зуб — не фальшивая ли! — после чего повернулась ко мне спиной и равнодушно заковыляла к своему насесту, бросив по пути монету в открытый ящик стола. Как видите, она осталась победительницей.

Я так подробно рассказываю об этой девице потому, что она — типический случай; ее повадки — повадки большинства здешних лавочников. Лавочник в Бадене старается по возможности надуть вас и, успел он в этом или нет, всегда норовит вас оскорбить. Хозяева ванных заведений тоже всемерно и терпеливо стараются вас оскорбить. Грязнуха, продававшая билеты в вестибюле большого здания Фридриховских ванн, не только оскорбляла меня по два раза на дню из нерушимой преданности долгу, но даже постаралась как–то обмануть на шиллинг, чтобы оправдать свои десять. Время великих баденских игроков миновало, их место заняли мелкие плуты.

Один англичанин, проживший здесь несколько лет, говорил мне: