Том 5. Пешком по Европе. Принц и нищий

Четыреста пятьдесят лет тому назад некий человек по имени Стаммато, родом с острова Кандии, состоявший в свите принца из дома Эсте, был допущен к осмотру сокровищ Св. Марка. Его греховный взор был ослеплен ими; он спрятался за один из алтарей, лелея святотатственный умысел, но, обнаруженный одним из священников, был изгнан из храма. Однако он снова забрался туда, теперь у нее с помощью подделанных ключей. Ночь за ночью проникал он в храм, работал усердно и терпеливо, совсем одни и, одолевая препятствие за препятствием, умудрился наконец вынуть большую плиту из мраморной облицовки сокровищницы. Он так обтесал ее, что мог по желанию выпивать и вставлять обратно. После этого он в течение многих недель приходил еженощно на свои золотые прииски, чтобы в безопасности любоваться их богатствами, а перед рассветом возвращался к себе домой, унося под полою какое–нибудь сокровище, достойное короля. Ему не надо было хватать что попало и бежать без оглядки — никто не гнался за ним. Он мог брать вещи по зрелому выбору, сообразуясь со своим вкусом. О том, как беспрепятственно он действовал, чувствуя себя в полной безопасности, можно судить хотя бы по тому, что он утащил даже рог единорога, соблазненный этой диковиной, а так как рог не проходил в отверстие, Стаммато перепилил его пополам, — затея, потребовавшая многих часов кропотливой работы. Он уносил свои трофеи домой, пока это занятие, утратив прелесть новизны, ему не прискучило; после чего он опочил от трудов, удовлетворенный своей добычей. Еще бы, ведь его коллекция, по сегодняшним ценам, стоила около пятидесяти миллионов долларов.

Стаммато мог вернуться на родину первейшим богачом, а там протекли бы годы, прежде чем его хищения были бы замечены; но он был только человеком: счастье, о котором никто не знал, не радовало его, ему нужно было кому–нибудь открыться. И вот, взяв торжественную клятву с некоего кандийского дворянина по имени Криони, он повел его к себе и ошеломил зрелищем своего сверкающего клада. Подметив на лицо гостя выражение, показавшееся ему подозрительным, Стаммато выхватил кинжал, чтобы заколом, его, но Криони его убедил, что этот взгляд выражал лишь радость и восторг. Стаммато подарил земляку огромный карбункул, одно из главных сокровищ республики — дож впоследствии украсил им свой парадный головной убор, — и на этом друзья расстались. Криони тут же пошел во дворец и донес на преступника, представив в качестве улики карбункул. Стаммато был схвачен, допрошен и с обычной для старого венецианского суда оперативностью приговорен к казни. Он был повешен на Пьяцца между двумя большими колоннами, на шею ему накинули золоченую веревку —очевидно, во внимание к его златолюбию. Он так ничем и не попользовался из своей добычи — все было возвращено казне.

В Венеции нам повезло: мы столовались в частном доме — преимущество, редко выпадающее нашему брату на континенте. Если бы путешественнику можно было останавливаться в частных домах, Европа приобрела бы для него прелесть, которой сейчас ей явно недостает. Увы, он осужден тыкаться по гостиницам – невеселое, прямо скажем, занятие. Человеку, привыкшему к американским продуктам питания и американской кухне, не угрожает в Европе голодная смерть, но зачахнуть oн, по–моему, вполне может, а со временем, пожалуй, и умрет.

Взять хотя бы то, что он лишен привычного завтрака. Уже это – большая потеря, крайне для него чувствительная. Правда, он может получить некую призрачную, бутафорскую замену, грубую подделку под завтрак; но много ли от нее толку, – а вот того настоящего, что ему нужно, он ни за какие деньги не получит.

Разберемся подробнее; простой, обычный завтрак среднего американца состоит из кофе и бифштекса; но кофе — напиток неизвестный в Европе: вам могут здесь предложить только то, что в европейских гостиницах выдается за кофе, а это так же не похоже на то, что вы просите, как ханжество не похоже на благочестие. Эта мутная, пресная, тошнотворная бурда почти столь же непригодна для питья, как и та, которую подают в американских отелях. Молоко к нему вам приносят того сорта, которое во Франции именуется «христианским», ибо оно подверглось обряду крещения.

После нескольких месяцев знакомства с европейским «кофе» у человека слабеет рассудок, а с ним и вера, и его одолевают сомнения: а вдруг тот душистый напиток, который он привык пить дома, с густым слоем жирных, запекшихся сливок, плавающих поверху, лишь сон, пустое наваждение?

Далее — возьмите хлеб. По виду и по вкусу он как будто соответствует своему назначению, но вам его подают холодным — холодным, вязким и нерасполагающим; и при этом никакого выбора, никакого разнообразия, все та же осточертевшая жвачка.

Далее возьмите то, что здесь называют маслом, оно безвкусно, как трава, в нем ни намека на соль, и сделано оно бог знает из чего.