Том 5. Пешком по Европе. Принц и нищий.

На следующее утро мы сели в поезд, идущий в Швейцарию, и часам к десяти вечера прибыли в Люцерн, Первое мое открытие в этом городе заключалось и том, что озеро и в самом деле красивое, — не зря его так превозносят. А днем–двумя позднее я сделал другое открытие: оказывается, что пресловутая швейцарская серна – по–здешнему, chamois — никакая не дикая коза; что она и вообще не принадлежит к рогатым животным, не робка, не чуждается человека и что охота за ней нисколько не опасна. Серна — черноватое или темновато–коричневатое созданьице величиной с горчичное зернышко, преследовать ее нет надобности, она сама вас преследует: является к вам целым стадом, забирается под одежду и давай скакать и прыгать по вашему телу, — так что серна не пуглива, а, наоборот, чересчур общительна; она не только не боится человека, но даже охотно на него нападает; укус ее не опасен, но и не доставляет удовольствия; рассказы о ее проворстве не преувеличены: попробуйте дотронуться пальцем, и она одним прыжком одолеет расстояние в тысячу раз превышающее ее длину, и самый зоркий глаз не разглядит, куда она села. О швейцарской серне и о том, как опасно на нее охотиться, написаны томы романтического вздора, тогда как на самом деле на нее охотятся, не зная страха, и женщины и дети, охотятся все кому не лень; идет неустанная охота и днем и ночью, в постели и на ногах. Поэтическая выдумка — будто за серной охотятся с ружьем: за это не всякий возьмется, из миллиона стрелков ни один не достанет ее пулей! Ее куда легче изловить, чем застрелить, хотя и первое требует опыта и сноровки. Другой образчик пошлого преувеличения — жалобы на то, что горны стали редки. Жаловаться надо на обратное. Гурты серн в сто миллионов голов — обычное явление в швейцарской гостинице. Это, можно сказать, бич. Сочинители наряжают охотников за сернами в затейливые живописные костюмы, тогда как всего удобнее охотиться за этой дичью совсем без костюма. Такой же обман – будто бы имеются в продаже шкурки серны: ободрать серну невозможно, она слишком мала. Да и вообще серна — это сплошное очковтирательство, и все, что о ней писали до сих пор, — сентиментальная гипербола. Поверьте, вывести серну на чистую воду отнюдь не было для меня удовольствием; ведь серна — одна из моих заветных иллюзий; всю жизнь я мечтал, как увижу ее в естественных условиях и буду отважно гоняться за ней по скалам и кручам. И мне тем горше выступать с этими разоблачениями, что я надругаюсь и над чувствами читателя, над его уважением и привязанностью к серне, — но сделать это необходимо: когда честный писатель сталкивается с ложью и надувательством, прямая его обязанность разоблачить их и свергнуть с престола, не щадя никого; при любом отступлении от своего долга он теряет право на доверие общества.

Люцерн — очаровательный городок. Он начинается у самой воды кромкою гостиниц, карабкается в живописном беспорядке вверх по двум–трем крутолобым холмам и оседает на их склонах плотными гроздьями домов, являя глазу столпотворение красных крыш, затейливых коньков, слуховых окошек, а над ними торчат зубочистки шпилей да кое–где остатки древней зубчатой стены, извивающейся червем по гребню холмом, или уцелевшая квадратная башня массивной кладки. Нет–нет да промелькнут городские часы с единственной стрелкой поперек циферблата — негнущимся указующим пальцем; такие часы удачно дополняют картину, но не пытайтесь определить по ним время! Между изогнутой линией отелей и озером тянется широкий проспект с фонарями и двойной шеренгой невысоких тенистых деревьев. Набережная вымощена камнем и обнесена решеткой, не позволяющей беспечному прохожему шатнуть в воду. По проспекту день–деньской мчатся экипажи; няньки с детьми и туристы посиживают в тени деревьев, или, перегнувшись через решетку, следят за стайками рыб, шныряющих в прозрачной воде, или, устремив взгляд на дальний берег озера, любуются величественной цепью снеговых вершин. Прогулочные пароходики, чернея пассажирами, безостановочно приходят и уходят; по всему озеру, куда ни посмотришь, скользят затейливые лодочки с юношами и девушками на веслах, а стоит подняться ветру – повсюду реют быстрые паруса. В гостиницах все комнаты на улицу – с решетчатыми балкончиками, где вы можете позавтракать в уютной прохладе и, глядя вниз, на пестрые картины кипучей городской жизни, наблюдать ее на расстоянии, не участвуя в ее трудах и треволнениях.