Том 5. Может быть — да, может быть — нет. Леда без лебедя. Новеллы. Пескарские новеллы

Столовые помещались в старом открытом театре вблизи Портановы. Котлы кипели там, где помещался оркестр, и дым наполнял эстраду; сквозь дым можно было видеть в глубине кулис феодальный замок, освещенный луной. В этих столовых к полудню собирались вокруг деревенских столов толпы нищих. Еще задолго до полудня в партере начинали мелькать пестрые отрепья и подымался гул хриплых голосов. Среди знакомых фигур то и дело появлялись новые лица. Особенно известна была некая Либерата Лотта ди Монтенеродомо, с тупым лицом восьмидесятилетней Минервы; лоб ее отличался царственной строгостью, волосы приставали к черепу, подобно прилипшей к голове каске. Обеими руками брала она зеленую стеклянную чашку и молча стояла в сторонке, ожидая, пока ее вызовут.

Но главным событием этой холерной хроники была битва у моста. Между Пескарой и Кастелламаре, двумя общинами, разделенными рекой, была старинная вражда.

Враждебные стороны не переставали наносить одна другой обиды и мстить друг другу, всеми силами стараясь подорвать благополучие врага. Так как главное богатство страны заключалось в торговле и так как в Пескаре процветали ремесла, то кастелламарцы давно уже добивались того, чтобы всяческими правдами и неправдами переманить на свой берег торговцев.

Реку пересекал старый деревянный мост, построенный на больших осмоленных барках, скрепленных цепями и швартовами. Веревки и канаты искусно сплетались в воздухе, опускаясь с высоты столбов к низким парапетам и придавая всему сооружению подобие какого-то варварского осадного орудия. Плохо скрепленные доски скрипели под тяжестью телег. При переходе войск все это чудовищное водное сооружение тряслось от одного конца до другого и грохотало, как барабаны.

По поводу этого моста некогда создалась легенда о святом избавителе Четтео, и с тех пор каждый год святого с благоговейной торжественностью выносили на середину моста, а матросы с судов, стоящих на якоре, приветствовали статую.

Так между Монтекорно и взморьем стоит это скромное сооружение, как бы отечественный памятник, заключающий в себе святость античных вещей и дающий чужеземцам указание на то, что еще не перевелись народы, живущие в первобытной простоте.

Ненависть между пескарцами и кастелламарцами нередко обострялась именно на этих досках, по которым ежедневно переправлялись трудолюбивые купцы. О, с каким наслаждением одна сторона, видя, как торговля тяготит к противоположному берегу, обрезала бы канаты и потопила все семь судов!

Однажды военачальник неприятельской стороны, воспользовавшись каким-то поводом для объявления войны, угрожая военной расправой, преградил пескарцам доступ к широкой дороге, которая начиналась у моста и вела к соседним селениям.

Его намерение заключалось в том, чтобы превратить прибрежный город в осажденную крепость, подорвать всяческими способами торговлю, внутреннюю и внешнюю, и переманить на свой рынок продавцов и покупателей, которые привыкли производить свои операции на правом берегу, а затем, после того как там уничтожена будет всякая возможность извлекать какую-нибудь выгоду, торжествовать победу. Он предложил хозяевам пескарских рыбачьих судов по двадцати карлинов за каждые сто фунтов рыбы, под одним условием, чтобы все суда причаливали для разгрузки к его берегу и чтобы условленная цена на рыбу держалась до Рождества.

За неделю до Рождества цены на рыбу обыкновенно поднимались. Коварные замыслы были очевидны.

Судовладельцы отвергли это предложение, предпочитая совсем не закидывать сетей в воду.

Тогда хитрый враг стал нарочно распускать слухи, будто в Пескаре царит страшная смертность. Прикрываясь благожелательством, он старался возбуждать окрестное население и даже жителей Киеты против мирного города, где эпидемия уже прекратилась.

Он упорно прогонял или арестовывал ни в чем не повинных путников, которые на основании обычного права шли по проселочной дороге, чтобы добраться до другого берега. Он велел отряду своих ландскнехтов сторожить пограничную линию с утра до вечера и окликать каждого, кто приближался к ней.

Тогда пескарцы начали высказывать протест против этих несправедливостей, так как город был обречен на нищету, многочисленный класс рабочих оставался за бортом, а все купцы терпели громадные убытки. Холера совершенно прекратилась в городе и, по-видимому, ослабевала в прибрежных деревушках, где умерло лишь несколько хилых стариков. Все население было совершенно здорово и не прочь было бы вновь приняться за обычные занятия.