Том 5. Мощеные реки

Конечно, другая рыба при такой ситуации была заброшена. Можно ли было возиться с треской, которую надо искать и ловить более кропотливым способом. Если в прилов попадает, десять — пятнадцать центнеров — за борт! Если у рыбака настоящая рыбацкая совесть — привозит на базу треску: примите. Под разными предлогами не принимают. И если даже приняли, потом потихоньку выбросят. Где возиться с каким-то приловом при «селедочной индустрии» — на базах, на рефрижераторах, на складах, на транспортных линиях все приспособлено под селедку. Рыба палтус попадает в прилов. Очень хорошая, крупная рыба. Из нее отменный балык получается. Попалась — за борт! Японцы научились ловить и много ловят у наших берегов угольной рыбы. Говорят, рыба не уступает севрюге и осетру. Я попытался проверить. Искал, искал, нет, не пришлось попробовать угольной рыбы. Не ловим! Большие корабли в любом море, в любом океане могут ловить всякую рыбу. Нет, не все спешат в океан, толкутся вместе с колхозными «мрэсками» вдоль олюторских берегов.

Селедка, селедка… И рыбаку выгодно, и рыбному министерству… И вот пришло время рассчитаться за бесхозяйственность. Покупатель во многих местах проходит мимо селедки. Не потому, что он потерял вкус к этой хорошей рыбе. Просто много ее. Одну-две селедки положила хозяйка в сумку и пришла другую рыбу искать. И обижается: маловато «другой рыбы». А поток селедки все возрастал. Пришлось дать команду: «Стоп! Не всю подряд ловите, только жирную…» Эта тревога с берега. И в это же время тревога с воды: «Не только жирной, вообще мало селедки…» Когда-то можно было «ловить штанами», теперь самолет еле-еле находит косяк. Сук, на котором сидим, уже хорошо видно, дал трещину — все равно рубим. Вот почему лихорадило в этом году Усть-Пахачи и колхозу-миллионеру нечем было платить рыбакам, вот почему поникли усы и у другого председателя. Им, председателям, на олюторском берегу всего печальнее. Большие корабли «Гослова» поднимутся и пойдут в моря-океаны за рыбой (им давно надо бы так), а мелкий колхозный флот может промышлять только у своих берегов. А что промышлять, если селедку вычерпают. На ветер будут пущены все хозяйства.

А эти хозяйства — основа всей жизни на северо-востоке Камчатки.

Поразмыслив, надо бы теперь кулаком стукнуть: а наука?! Куда смотрела и смотрит наука?

Я говорил с учеными на Камчатке. У рыбной науки много больших недочетов, но в этом «грехе» наука мало повинна. Науку не слушали, а если слушали, все равно делали как хотели.

Еще в 1961 году кандидат биологических наук Иннокентий Александрович Полутов попытался в печати поговорить о неразумном, бесхозяйственном лове. И что же? Получил биолог выговор со строгим внушением: «Не забывать об интересах страны». Два года назад ученые уже твердо сказали: ловить можно не более пятисот тысяч центнеров. Выловили — миллион двести тысяч: «Вся бухта Лавровая была завалена брошенной рыбой».

Сейчас другие ветры подули. Науку вроде бы слушают, но делают по-прежнему как хотят.

И дела с селедкою зашли так далеко, что сами хозяйственники на Камчатке обеспокоились: не посылали в минувший сезон больших кораблей, думают, как разумнее поступить с рыбой в новом году. Но в это же время корабли Приморья и Сахалина продолжали ловить селедку.

И вот пришло еще одно известие: когда уже сезон окончился, океанские корабли Сахалина начали ловить селедку тралами. Протестует наука, протестуют председатели корякских колхозов, протестуют в Петропавловске сами хозяйственники, журналист присоединился к этому хору: «Добиваем же стадо…» Но ответ начальника Главка «Дальрыба» Дроздова Михаила Ивановича полон здорового оптимизма: «Добиваем?! Это еще никем не доказано…»

Вот такая история с «легкой рыбой».

* * *

Будем верить, что дело поправится. Еще не упущено время сохранить олюторскую селедку. Колхозы на олюторском побережье должны расти и строиться. Большой флот должен найти рыбу и кроме селедки. Но эта история еще один раз учит: хозяйствовать!!! Хозяйствовать, а не брать у природы, зажмурив глаза.

_{Фото автора. Камчатка — Москва.}

 _{16 февраля 1966 г.}

Слепой поводырь

Мы плыли по реке на моторной лодке. Слово «плыли» я сейчас не могу писать без улыбки.

Мотор даже на глубоких местах еле одолевал встречную воду. На перекатах мы вылезали из лодки, клали на плечи веревку и становились настоящими бурлаками. В этих местах так и ходят с лодками против течения. Тянешь, тянешь, камни под ногами гремят, веревка режет плечо, ноги в резиновых сапогах начинает ломить от холода. Самое лучшее — пробежать по сухой гальке и сесть покурить. Но мы спешили и поэтому шли и шли. На глубоких местах вода прятала пенные гребни, и мы включали мотор. Замучил этот мотор. Все время ждешь: винт ударит о камень, полетит шпонка, надо будет чинить. Шпонка летела раз восемь. Но все-таки мы километров сорок прошли. И тут случилось что-то совсем плохое. Володя-моторист выругался по-русски, потом по-корякски, жестоко растоптал папиросу на алюминиевом дне лодки и сказал: «Два дня чинить».