Том 5. Мощеные реки

Легенда говорит: именно так происходил разговор. Утром рыбак оделся, как положено для театра, на самолет и вполне успел к началу спектакля… Из Верхних Пахачей так не получится.

Есть в этом краю только два летчика, которым разрешают садиться у Пахачей. Маленький самолет должен почти впритирку обогнуть Шаман-гору, и после хитрой петли надо сразу же сесть на гальку возле реки. Самолетом прилетают и улетают люди. Самолет везет горючее трактору, племенного быка в поселок привозили маленьким самолетом. Почту возят и молодые летчики — кинули и пошли дальше. А непогода — месяц ждут самолета Верхние Пахачи. Как раз это место выбрал Василий Есин для жизни. Выбирал так: «Взял карту, поглядел, где меньше кружков — поселков, поставил точку».

Так уж люди устроены. Одни плачут, не хотят в Синие Липяги, Верхние Пахачи. Другие — сами, своей охотой.

Час свободный — уже норовит в сопки…

* * *

Я прыгнул из самолета на гальку и увидел прямо над крыльями красную от рябин гору Шаман. Сзади шумела река, впереди за ровным полем речных камней виднелся деревянный поселок. Пахнуло дымом, копченой рыбой и чем-то совсем незнакомым. Собаки в поселке лаяли иначе, и даже тишина стояла особенная.

Вечерние дымы из труб тянулись сравняться ростом с Шаман-горою, но где-то на полдороге поток воздуха ломал дыма, сливал в одну синюю полосу и крышей оставлял висеть над поселком.

Хотелось идти медленно. Я знал по опыту: через день-другой оглядишься, привыкнешь, и уже не будет этого щемящего чувства «новой земли».

К самолету бежала девушка и орава мальчишек. Девушка перекинулась словом с летчиком и стояла на речной гальке, пока самолет разбегался, пока превратился в точку над зубьями синего горизонта. Ребятишки-коряки окружили нового человека, сопели, рукавом наводили порядок под носом и стеснялись что-то спросить. Наконец один осмелел:

— Дядя, ты будешь у нас мытыр-тыр?

— Мытыр-тыр?.. — Я ничего не понял.

После узнал: девушка ходит встречать все самолеты. И все понимают в поселке: тоска.

Два года работает воспитателем в интернате и не привыкла. Собирается улетать и радист Алексей Михайлович Черненко с женою. Долго жили. Теперь радиста переводят на новое место.

Поселок не скрывает огорчения — улетают хорошие люди. Больше всех озабочены ребятишки.

Семь лет назад одесский техник приехал монтировать радиостанцию. Первый раз в поселке затарахтел движок. Удивительные и совсем незнакомые звуки. «Мытыр-тыр!» Ребятишки испуганно и восхищенно глядели на пускавшую синие кольца машину и на высокого человека: «Мытыр-тыр!» Так и пошло. Даже взрослые коряки кланялись: «Здравствуйте, Мытыр-тыр».

Это вполне отвечало строю местных фамилий.

Тут человека просто зовут: Гугульнин-камень, Милют-заяц, Кайнын-медведь, Аймик-кулеш…

Веселый человек Мытыр-тыр. Делал блесны, кино показывал, каток расчищал на речке. С ним можно было играть в снежки, кидать длинный аркан-чаут. Сообразительные второклассники не один раз хныкали: «Пусть Мытыр-тыр будет воспитателем в интернате». И вот Мытыр-тыр уезжает. Укладывает чемоданы. Ждет: должен прилететь в поселок новый радист. Меня ребятишки у самолета как раз и приняли за нового Мытыр-тыра…

Поселок Пахачи — оленеводческий. Оленьи табуны гуляют где-то в долине. Пастухи живут в юртах у табунов. А тут, в поселке, школа для ребятишек, маленький клуб, пекарня, магазин, почта, радиостанция. Десять коров в поселке, два трактора, лошадей два десятка, лодки. Буйная река Пахача затопила поселок в прошлом году, люди со скарбом сидели на крышах.

Девушке из Волгограда тут прижиться непросто, тоскует и бегает к каждому самолету.

А Василию Есину именно такое место понравилось. «Я как приехал, чемодан кинул, на ту сторону через реку перемахнул, забрался на гору, вон на ту, что снегом покрыта. Забрался, глянул кругом — и заорал: эге-ге-ге-эээ!.. Патроны, какие были, все от радости кверху пустил. Как это называется… жизненное пространство. И красота какая. Меня отсюда клещами не вытянуть».

* * *

Василий Есин — тринадцатый сын у матери.

Сестра Мария еще до войны уехала на Камчатку. Приезжала в гости, привозила большую, во весь стол, рыбу, но главное — много рассказов было.

Вся деревня ходила послушать про оленей, про то, как рыбу ловят и крабов, как зверей бьют, как дымятся вулканы и как местные люди — коряки умерших сжигают. Отец ерзал на лавке: «Не может такого быть, чтобы сжигали…» Отец умер. Сестра до сих пор на Камчатке. Братья с войны не вернулись, а тринадцатый сын, Василий, как наметил, так и решил: после армии — на Камчатку. Три года живет на Камчатке.

Одна забота — мать осталась без сыновей. Корову продала, тяжело старухе с коровой. Василий зовет на Камчатку, но старуха не очень спешит: «Бог ее знает, эту Камчатку». В письмах про хозяйство спрашивает, про соседей, про жену Василия, «про местность». Василий все аккуратно описывает. «…Ты сейчас, мама, ложишься спать, а у нас уже утро, вон сопка покраснела от солнца…» Пишет Василий, что живет он не в юрте, а в деревянном доме. Стены и печку на рязанский манер красками расписал.