Том 5. Энн Виккерс

Подлость преступников — излюбленная тема застольных бесед. Но бесполезность тюрем — тема, столь же малознакомая так называемым интеллигентам, как телеология жителей Тибета. Начатки знаний по некоторым вопросам социологии распространились довольно широко и поэтому можно ожидать, что даже бродяга, почтенный священник с Пятой авеню или президент Соединенных Штатов имеют элементарное понятие о том, что война и капитализм — способ развития экономики, обеспечивающий только личную выгоду наиболее изворотливых представителей рода человеческого, — отнюдь не являются ни священными, ни вечными. А вот то, что тьма, вонь, повиновение низшим, образ жизни, сочетающий в себе ужасы штыкового боя с мелкой подлостью деревенской сплетни, отнюдь не являются лекарством от сложных душевных болезней, — эта теория в наши дни для большинства судей, адвокатов, тюремщиков, законодателей и простых граждан остается такой же книгой за семью печатями, какой она была для кровавой выгребной ямы тюрьмы Ньюгет сто лет назад.

Рядовой гражданин, услышав о гнусных преступлениях, всякий раз восклицает: «Мы должны увеличить сроки тюремного заключения!» В своем отвращении к преступности он совершенно прав. Однако ему следовало бы сказать нечто совершенно иное, а именно: «Коль скоро преступность растет, стало быть, тюремная система никуда не годится. Мы должны попробовать что-нибудь другое».

К нашему следующему занятию прошу вас прочитать…

Энн вышла из аудитории несколько сбитая с толку. К чему тогда все ее планы убедить публику в необходимости «хороших» тюрем? Впрочем, она должна и дальше делать свое дело… Ведь всякое хорошо сделанное дело в конце концов несет в себе элементы саморазрушения — для того, чтобы его место могло занять нечто более значительное, подумала она.

Энн сдала экзамен в Комиссии гражданской службы штата Нью-Йорк. Через несколько недель она получит этот символ монастырской учености, степень магистра искусств (странный мистический титул!). Она отправилась к профессору Джелку и с горячностью заявила:

— Я видела хорошее исправительное заведение — Грин-Вэлли. Я собиралась остаться в Нью-Йорке. Но теперь я хочу увидеть самую плохую из всех тюрем. Иначе я никогда ничего не пойму в пенологии. Что вы мне посоветуете?

— Что ж, плохих тюрем сколько угодно. Вы имеете в виду тюрьму для женщин? Пожалуй, одна из самых скверных — это женское отделение каторжной тюрьмы Копперхед-Гэп в штате N. Но устроить вас туда будет нелегко. Должности тюремных надзирательниц, особенно в отсталых штатах, обычно приберегают для тех родственниц местных политиканов, которые по своему ничтожеству и невежеству не способны даже пасти свиней. Впрочем, имеется одна возможность: миссис Элберт Уиндлскейт, член Комиссии по надзору за тюрьмами штата, супруга, если не ошибаюсь, одного из местных финансовых воротил. Дама необыкновенно щедрая и высокоинтеллектуальная, но совершенно невыносимая.

Я встречаюсь с ней на съездах тюремных деятелей. Она мне пишет — боже мой, что она мне пишет! Предлагает кастрировать преступников. Разумеется, она слишком тонко воспитана, чтобы говорить об этом прямо, и только любит об этом помечтать. Я ей напишу. Кстати, если вы поедете в Копперхед, — там сидит моя приятельница Джесси Ван Тайл. Осуждена на три года по обвинению в преступном синдикализме. Замечательная женщина!

Мисс Энн Виккерс, магистр искусств, была назначена старшей воспитательницей и старшим клерком (общее жалованье 1 300 доллларов в год плюс квартира и довольствие) женского отделения Копперхед-Гэпа, в штате, покровителем которого среди святых был Уильям Дженнингс Брайен.

Мальвина Уормсер сказала: «Отлично! Если ты выдержишь три месяца до середины осени, то на октябрь мы поедем ко мне на дачу».

Пэт Брэмбл сказала: «Сколько ты будешь получать? Господи, только и всего? Брось ты это дело. Давай лучше продавать недвижимость».

Линдсей Этвелл сказал: «Копперхед-Гэп? Не знаю, что они там делают с женщинами, но у меня был один клиент, который угодил туда за подлог, а вышел убийцей. Впрочем, не будем преувеличивать; мир становится лучше, и тюрьмы тоже. Мы покончили с пытками… Энн! Сегодня такой душный вечер… Я думаю съездить на месяц в Шотландию… Давайте погуляем по Риверсайд — Драйв».

Они сидели на скамейке над Гудзоном. Жара окутала Нью-Йорк тропической истомой. Скамейки на протяжении многих миль были заполнены влюбленными парочками. Мимо прогуливались моряки в обнимку с шумливыми девицами. Флот стоял на рейде, лучи судовых прожекторов сталкивались в небе, и с противоположного берега, словно звон тамтамов в тропическом лесу, доносились металлические звуки духовых оркестров из парка Пэлисейд.

— Энн! — со вздохом произнес Линдсей. — Я понимаю, что всю прошлую зиму бессовестно злоупотреблял вашей добротой. Я вижу теперь, что без всякого на то права считал само собою разумеющимся, будто вам должно нравиться возиться со мной, когда я прихожу усталый. Я действительно страшно устаю, но отдых наводит на меня тоску. Вы просто спасли мне жизнь.