Том 5. Энн Виккерс

В течение последних полутора суток, оставшихся до казни Лил Хезикайя, Энн приходилось почти все время дежурить у ее камеры, так как она была свободнее всех: кроме ведения счетов, она не имела важных обязанностей. Ей ведь не надо было следить, чтобы заключенные не бежали из тюрьмы, или заставлять их выполнять задания в мастерской. Короче говоря, делать ей было совершенно нечего, если не считать обучения арестанток, что, по словам миссис Битлик, было просто нелепой причудой.

За эти тридцать шесть часов Энн иногда сменяли, чтобы дать ей возможность поспать, однако она не могла сомкнуть глаз. Она лежала без сна в общей спальне, но видела не стены спальни и не отвратительную миссис Кэгс, которая, зевая, чесала у себя под мышками, а Лил Хезикайя, исполненную веры в бога.

В половине одиннадцатого, в зимний вечер, когда в коридорах стояла промозглая стужа, а ветер, словно арфа, пел в голых ветвях деревьев, миссис Битлик, миссис Кэгс и Энн направились к камере Лил Хезикайя. По знаку миссис Битлик дежурные надзирательницы встали и на цыпочках вышли.

При виде старшей надзирательницы Лил вскочила с колен. Она стояла, сгорбившись, уронив голову на свою тощую грудь, безостановочно шевелила пальцами и всхлипывала.

Три крепких женщины в синих форменных платьях распахнули двери камеры.

— Стой прямо, Лил. Снимай платье, — ласково сказала миссис Битлик.

Однако, чтобы снять с Лил все до нитки и надеть на ее темно-серое тело новое белье из грубого ситца и новое платье из черного сатина, надзирательницам пришлось ее поддерживать.

— Бога ради, возьми себя в руки! Не ты первая, не ты последняя! — в сердцах буркнула миссис Битлик, но тут же, обращаясь к Энн, извиняющимся тоном добавила:- Терпеть не могу в такое время делать замечания даже такой бабе, но люди, которые не могут смириться со своей участью, просто выводят меня из себя!

Без двадцати минут одиннадцать в камере появился его преподобие мистер Гэрри.

— Добрый вечер, сударыни! — бодро воскликнул он.

Расстелив на полу чистый носовой платок, он опустился на колени рядом с Лил, облаченной в новое черное сатиновое платье. Платье было фабричного производства, с кривыми швами.

Три надзирательницы стояли в коридоре. Мистер Гэрри читал молитву. Энн никак не могла уловить смысла — до нее доносился только набор обтекаемых слов: «Милосердный отец наш, прими к себе эту душу, за великое прегрешение наше».

Пока мистер Гэрри молился, в камеру проскользнул доктор Сорелла. Он пощупал у Лил пульс. Энн показалось, что он дал старухе какой-то шарик, и она торопливо сунула его в рот. Гримаса ужаса вскоре сошла с ее — лица, и она принялась кричать: «Да, да, господи! Аминь! Аллилуйя! Хвала господу!»

Доктор Сорелла ушел.

Энн замертво упала в качалку.

Миссис Битлик злобно вцепилась ей в плечо:

— Нет, каково! И еще воображает, что она лучше всех! Неужели у вас нет ни капли уважения к вере? Сидеть во время последней молитвы! Подумать только!

Энн снова стояла, стояла без конца, слушая нечленораздельную скороговорку: «Прими же в лоно свое эту заблудшую душу» — и вопли Лил: «Воистину так! Хвала господу! Аминь!».

Без пяти минут одиннадцать по коридору протопали два стражника, за ними шел доктор Сорелла, а позади танцующей походкой семенил начальник тюрьмы Сленк.

Доктор Сленк кивнул троим надзирательницам, но когда он вошел в камеру, лицо его приняло благочестивое выражение, а в голосе зазвучала сладостная нежность:

— Пойдем, Лил. Надеюсь, ты обрела мир, бедняжка.

Он кивнул стражникам. Те двинулись к Лил, подхватили ее под руки и подняли с колен.

Из неведомых глубин тюрьмы, из сотни запертых камер послышались глухие стенанья.

Лил, такая худенькая, такая хрупкая, теперь была еще и одурманена. Стражники поддерживали ее с обеих сторон. Ноги ее волочились по полу, голова упала на грудь, но губы неустанно твердили: «Хвала господу, да будет благословенно имя его!» Позади, скороговоркой читая молитву, шел его преподобие мистер Гэрри, за ним следовали доктор Сленк, доктор Сорелла и три надзирательницы. У Энн подгибались ноги.

Спотыкаясь, процессия спустилась по винтовой лестнице, прошла через две жутких темных площадки и очутилась в сияющем огнями помещении. Стены его были выкрашены веселой ярко-синей краской — словно яйцо малиновки, — а в середине стояла Она — возвышение с крепким столбом, с которого свисала веревочная пегля. Энн едва взглянула на виселицу: ее смутила заполнявшая комнату толпа. Сорок свидетелей — провинциальные репортеры, напускавшие на себя небрежный вид: долговязые помощники шерифа, деловитые и самодовольные; робкие, взволнованные негры — родственники Лил Хезикайя — стояли, глазея на вошедших, переступая с ноги на ногу и возбужденно хихикая.

Энн узнала шерифа, который привез Лил в тюрьму. Она слышала, как он буркнул одному из репортеров:

«Еще бы, я отлично знаю покойницу».

Лил протащили через толпу.