Том 4. Торжество смерти. Новеллы

Первое время мужчины, под влиянием какой-то стыдливости, не решались подняться в квартиру певицы. Но мало-помалу эта нерешительность исчезла. Даже более знатные и семейные люди нередко собирались в маленьком салоне Виолетты Кутуфа, они ходили к ней с каким-то трепетом и с тайным наслаждением, как будто совершали маленькую измену своим женам или шли в место сладостного греха. Они соединялись в маленькие группы по два, по три человека, заключали между собой союз для большей уверенности и для собственного оправдания, они принужденно смеялись и для храбрости подталкивали друг друга локтями. Но свет из окон, звуки фортепиано, пение графини д’Амальфи и аплодисменты гостей быстро соблазняли их, они вытягивали грудь, подымали голову, как юнцы, и решительно поднимались по ступеням, придя к тому заключению, что пора, наконец, насладиться жизнью и сорвать цветы удовольствия.

Но приемы Виолетты не выходили из рамок строгого приличия и носили почти официальный характер. Виолетта вежливо принимала новых посетителей и угощала их водой с сиропом и наливками. Новые гости чувствовали себя немного смущенными, они не знали, как им держаться, где сесть, что говорить. Беседовали о погоде, делились политическими новостями, говорили о великопостных проповедях и на прочие обыденные и скучные темы. Дон Джузеппе Постильонэ говорил о кандидатуре на испанский трон наследника Гогенцоллернов, дон Антонио Браттелла любил спорить о бессмертии души и прочих возвышенных материях. Ученость ареопагита была необычайно велика. Он говорил медленно и витиевато, а иногда быстро произносил какое-нибудь мудреное и трудное слово, проглатывая несколько слогов.

Дон Джиованни Уссорио, неизменный гость Виолетты, держал себя хозяином, он то и дело подходил к Виолетте и, чтобы показать свою близость к певице, шептал ей что-нибудь на ухо. Водворялось многозначительное молчание: дон Гризостомо Троило начинал сопеть носом, а дон Федерико Сиколи кашлял, как чахоточная мартышка, поднося обе руки ко рту и ворочаясь в своем кресле.

Певица оживляла беседу, рассказывая о своих триумфах в Корфу, Анконе и Бари. Мало-помалу она увлекалась и давала волю своей фантазии, с благоразумными умалчиваниями она говорила о любви к ней князей, о благосклонности королей, о различных любовных приключениях, она вызывала в своей памяти все, что когда-либо читала, очевидно, полагаясь на доверчивость слушателей. Дон Джиованни смотрел на нее глазами, полными беспокойства, почти тревоги, испытывая какое-то особенное возбуждение, смешанное со смутными ощущениями ревности.

Наконец, Виолетта прерывала свой рассказ, улыбаясь глупой улыбкой.

Когда беседа надоедала, Виолетта садилась за фортепиано и начинала петь. Все слушали с глубоким вниманием и, когда она кончала, аплодировали.

Затем выступал ареопагит с флейтой. При первом же звуке слушателями овладевала бесконечная меланхолия. Все сидели, опустив голову, почти свесив ее на грудь, с выражением страдания.

Наконец гости начинали расходиться. Пожимая при прощании руку Виолетты, они потом чувствовали какой-то острый запах мускуса, который некоторое время оставался на их пальцах, этот запах немного возбуждал их. На улице они собирались в кружок, вели между собой двусмысленные разговоры и возбуждались, стараясь вообразить себе скрытые формы певицы, если кто-нибудь шел мимо них, они понижали голос или умолкали. Затем медленно переходили к двору Брины, на противоположную сторону площади. Там они начинали засматривать в еще освещенные окна Виолетты. Мимо оконных рам пробегали неясные тени. Вот в каком-нибудь окне исчезал свет, озарявший две или три комнаты, и появлялся в последней комнате, освещая последнее окно. Спустя немного, какая-то фигура направлялась запирать двери. Подсматривающим казалось, что они узнают фигуру дона Джиованни, и они снова начинали разговаривать, хихикая, подталкивая друг друга и жестикулируя. Дон Антонио Брателла, быть может, благодаря особенному освещению городских фонарей, казался зеленого цвета. Постепенно паразиты расходились, чувствуя озлобление к певице, которая так деликатно общипывала их амфитриона. Они боялись, что обильным угощениям грозит опасность. Дон Джиованни уже стал менее щедрым на обеды.

— Нужно открыть глаза этому бедняге… Авантюристка!.. Н-да! Она способна женить его на себе. Разве нет? А после такого скандала…

— Конечно! Конечно! Нам нужно подумать! — соглашался дон Помпео Нерво, покачивая своей большой телячьей головой.

Дон Нерсо Пика предлагал всякие средства, придумывал хитрые планы, это был благочестивый человек и мастер сеять вражду.

И заговорщики шли дальше, циничные фразы снова сыпались из их пошлых ртов.

Была весна, деревья городского сада благоухали и, колыхаясь, наклоняли к ним свои цветущие вершины, а в ближайших переулках заманчиво мелькали тени проституток…

V

Когда дон Джиованни Уссорио, узнав от Розы Катэны об отъезде Виолетты Кутуфа, вернулся в свой вдовий дом и услышал, как его попугай напевал арию о мотыльке и пчелке, тяжелая грусть снова закралась в его сердце.