В марте 1853 года муж донны Кристины скончался после продолжительной и мучительной болезни. Это был богобоязненный человек, большой домосед и добряк, он был главой местного духовного общества. Он почитывал труды ученых теологов и недурно наигрывал на клавесине простенькие арии и старинные неаполитанские песенки. Умирающего причащали с большой пышностью: к нему явилось множество священнослужителей, принесших с собой самые дорогие священные предметы. Анна встала у самых дверей на колени и громко молилась. Комната наполнилась фимиамом, среди которого ярко блестели дарохранительница и несколько кадил, испускающих колеблющийся свет. Анна, под впечатлением торжественного обряда причащения, утратила всякий страх смерти и с тех пор пришла к тому убеждению, что смерть христианина — это дивный и радостный переход в другой мир.
В течение целого месяца донна Кристина держала все окна дома закрытыми. Она продолжала оплакивать мужа и во время завтрака, и во время обеда, во имя спасения его души она щедро раздавала милостыню нищим, по нескольку раз в день она с глубоким вздохом стряхивала лисьим хвостом пыль с клавесина, точно это была святыня. Ей было тогда около сорока лет, она была склонна к полноте, но, благодаря бездетности, сохранила свежесть своих форм. Так как она унаследовала от покойного значительное состояние, то целых пять старых холостяков начали осаждать ее и склонять к вступлению в новый брак. Этими героями были: дон Игнацио Чеспа, слащавый господин, по внешнему виду которого невозможно было определить, какого он пола, с пошленькой старушечьей физиономией, испещренной оспой, и шевелюрой, лоснящейся от употребления косметических мазей, он носил чуть ли не на всех пальцах кольца, а в уши были продеты сережки, дон Паоло Нервенья, доктор прав, страшный болтун, хотя человек себе на уме, он вечно шевелил губами, словно жевал сардоническую траву, на лбу его красовалось что-то вроде красноватой морщины, придававшей ему вид глубокомысленного человека; дон Филено д’Амелио, новый глава духовного общества, человек в высшей степени елейный и вечно о чем-нибудь сокрушающийся, он был немного плешив, с покатым лбом и мутными овечьими глазами; дон Помпео Пепе, жизнерадостный мужчина, любитель вина, женщин, и большой бездельник, все тело его было покрыто волосами, в особенности лицо, которое вечно улыбалось; дон Фиоре Уссорио, субъект довольно воинственный, он любил читать политические статьи и при всяком споре с победоносным видом цитировал примеры из истории, лицо его было землисто-бледное, обрамленное маленькой заостренной бородкой. С ними заодно был и аббат Эджидио Ченнамеле, человек в высшей степени хитрый и льстивый, ему во что было ни стало хотелось сломить упорство донны Кристины, и он вел свою атаку в высшей степени искусно.
Это великое соперничество, о котором когда-нибудь со всеми подробностями расскажет историк, длилось довольно долго и с самыми удивительными превратностями. Главным театром военных действий была трапезная, прямоугольная зала, на стене которой висела французская карта с обозначениями морских скитаний Уллиса на остров Калипсо. Чуть ли не каждый вечер соперники собирались вокруг славной вдовы и играли в карты, разнообразя эту забаву игрой в любовь.
Анна была скромной свидетельницей этой атаки. Она открывала двери ежедневным визитерам, накрывала на стол скатерть и, спустя два-три часа, приносила рюмочки с бледно-зеленой наливкой, которую приготовляли монахини, настаивая ее на специальных травах.
Однажды Анна услышала внизу на лестнице громкий голос дона Фиоре Уссорио, который, выйдя из себя во время ожесточенного спора, осыпал оскорблениями аббата Ченнамеле, последний что-то тихо говорил в свое оправдание. Эта непочтительность казалась ей чуть ли не кощунством, и с тех пор она считала дона Фиоре не человеком, а дьяволом, и при встрече с ним быстро крестилась и шептала «Отче наш».