Том 4. Торжество смерти. Новеллы

Вот холодное дуновение утреннего ветра проносится по парку, пробуждая дремлющие цветы.

Бледный свет зари медленно расплывается по небу, застилая яркие звезды. «Берегитесь!» Но напрасны предостережения верного стража. Они не слышат их, они не хотят, не могут пробудиться. Под угрозой света они еще глубже погружаются в непроницаемый мрак. «Пусть вечная ночь откроет нам свои объятия!» И с вихрем нарастающих звуков они несутся к пустынному пространству, куда стремятся их души, где ничто не угасит пламени любви, где нет томления, нет страданий, нет одиночества, — к бесконечному миру прекрасных снов.

«Спасайся, Тристан!» — раздается крик Курвенэла вслед за мольбами Брангены. Вторжение грубой действительности прерывает объятия экстаза. На фоне мелодии любви проносятся звуки охотничьих рогов. Появляется король в сопровождении свиты. Тристан прикрывает плащом Изольду, распростертую на ложе из цветов, он хочет укрыть ее от взглядов людей, от лучей солнца и этим властным движением смело заявляет о своих правах на женщину.

Печальный день! Последний день! В последний раз герой вступает в борьбу с враждебными силами, решительно и спокойно глядя в лицо Рока.

В мелодраматической медленной и грустной мелодии выливается горе короля Марка, а Тристан стоит перед ним неподвижный, безмолвный. Он так отвечает на вопрос Марка: «Своей Тайны не могу поведать. Никогда не получишь от меня ответа». Мелодия напитка сгущает мрак над тайной этих слов, оттеняет значение неизбежного. «Последуешь ли ты за Тристаном, Изольда? — спрашивает герой королеву при всем народе. — Над страной, куда он идет, не восходят лучи солнца. То страна мрака и вечной ночи, среди мрака зачала меня мать и для мрака рожден я…»

И Изольда отвечает: «Там, где родина Тристана, там хочет быть Изольда. Покорная и нежная, она пойдет туда, куда он укажет…» Но смерть героя предшествует смерти Изольды. Он падает, сраженный предательской рукой Мелота.

В прелюдии третьего акта проносятся видения далеких берегов среди голых унылых утесов, где в глубине таинственных заливов рыдают и бьются безутешные волны. Туман легендарной поэзии окутывает суровую горную страну, всплывающую среди тусклого света зари или догорающих сумерек. Звук пастушьей свирели будит далекие образы прошлого, потонувшего среди ночи времен.

«Что говоришь ты, напев старинный, печальный? — спрашивает, очнувшись, Тристан. — Где я?»

Пастух наигрывает на хрупкой свирели бессмертную мелодию — наследие предков. Он спокоен в своем блаженном неведении.

Звуки эти знакомы душе Тристана, они уже сказали ему истину: «Я не там, где был. Но где же был я? Не знаю. Там я не видел ни солнца, ни жизни, ни людей, как рассказать, что видел я… То край, откуда я пришел и куда уйду навеки: обширное царство вечной ночи. Там царит одна, вечная истина: благословенное божественное забвение!»

Лихорадочный бред усиливается, ядовитый напиток разливается по жилам. «О, если бы знал ты, как я страдаю! Какой жар в моей крови, какой огонь пожирает тело… О, если бы ты знал! Если бы ты мог меня понять!»

А пастух в своем блаженном неведении играет и играет на свирели. Один и тот же мотив повторяется неизменно: он говорит о былой жизни, исчезнувшей навеки.