Том 4. Торжество смерти. Новеллы

Внезапно изменившийся тон ее голоса выражал нетерпение и упрек. Сегодня снова — она это замечала — возлюбленный оставался рассуждающим и одиноким зрителем, внимательным и, может быть, враждебно настроенным наблюдателем.

— Да говори же. Лучше злобные слова прежних дней нежели это загадочное молчание. Что с тобой? Тебе не нравится здесь? Ты несчастлив? Тебя утомляет мое постоянное присутствие? Ты разочаровался во мне?

Захваченный врасплох, Джорджио рассердился, но сдержал себя и даже постарался улыбнуться.

— К чему все эти странные вопросы, — произнес он спокойно. — Тебе не нравится, что я думаю. Как всегда, я думаю о тебе или о том, что тебя касается.

И он прибавил быстро с нежной улыбкой, испугавшись, что она подметит иронию в его словах:

— Ты наполняешь мои мысли. Когда я возле тебя, то моя внутренняя жизнь так полна, что даже звук моего голоса становится для меня неприятен, мешает мне.

Она осталась довольна этой аффектированной фразой, возвышающей ее духовное влияние, делающей ее вдохновительницей мыслей Джорджио. Выражение ее лица стало серьезным, между тем как бабочка в ее волосах беспрерывно билась помятыми крылышками.

— Позволь мне молчать и не подозревай меня ни в чем, — продолжал он, заметив произведенную его хитростью перемену в душе этой женщины, которую возбуждала и манила к себе утонченность любви. — Позволь мне молчать. Разве ты требуешь от меня слов, когда я изнемогаю в твоих объятиях? Пойми же, что не только поцелуи твои дают мне неизъяснимые ощущения — каждую минуту ты внушаешь мне безграничные чувства и мысли, не знающие предела. Никогда не сможешь ты вообразить себе, какие волнения переживает мой ум возле тебя. Никогда не сможешь ты вообразить себе, какие образы воскресают в моей душе при каждом твоем движении. Когда ты идешь передо мной, когда ты говоришь — словно чудо является моим глазам и слуху. Иногда ты заставляешь меня как будто предчувствовать иную жизнь, не пережитую мной. Сумрак бесконечности внезапно рассеивается, и мне начинает казаться, что меня ждут неожиданные откровения. Какое значение могут тогда иметь хлеб, пища, фрукты — все материальное, поддерживающее мои жизненные силы. Какое значение могут иметь даже всякие внешние проявления моей сущности. Когда я заговариваю в эти минуты, то испытываю такое ощущение, будто звук моего голоса не достигает глубин моего внутреннего мира. И тогда мне кажется, что, не желая развеять дивных грез своей души, я должен оставаться безгласным и неподвижным в то время, как ты, вечно обновляющаяся, проходишь среди миров моей мечты, созданных твоим присутствием.

Он говорил медленно, устремив глаза на Ипполиту, завороженный этим сияющим лицом, увенчанным короной волос, темных, как непроглядная ночь, куда дрожащий, умирающий мотылек бросал какой-то странный трепет. Лицо Ипполиты, такое близкое, казалось ему недосягаемым, а все предметы, разбросанные на столе, длинные пурпурные цветы, легкие крылатые тени, кружащиеся около огня, чистая безмятежность мерцавших на небе звезд, гармония моря — все образы, воспринимаемые его чувствами, казались ему грезами сна. Даже он сам, его собственный голос как бы переставали существовать в действительности. Мысли и слова делались легкими и неясными. Словно перед заколдованным чертогом в лунную ночь — сущность его жизни и жизни вселенной претворялись в грезы сна.

II

Под пологом палатки, раскинутой около кромки моря, после купания еще почти полуодетый Джорджио смотрел на Ипполиту, которая нежилась на солнце у воды, накинув на себя белый пеньюар. Солнце ударяло ему прямо в глаза, и от этого резкого полдневного блеска он испытывал какое-то странное ощущение физического недомогания вместе с неясным страхом. Это был час смятения, час трепета, великий час света и безмолвия, парящего над пустотой жизни.