Том 4. Сашка Жегулев. Рассказы и пьесы 1911-1913

Василиса Петровна. Яшенька, голубчик мой! (Целует его и утирает осторожно слезу.)Голубчик ты мой, дай Бог и тебе всего, всего хорошего, самого большого счастья, какого ты хочешь… Маргариточка, милая, спасибо, я так рада… (Барону.)Мои протеже…

Зайчиков (подсказывает).Барон.

Василиса Петровна. Мои протеже, барон. Покажись, Яша — вот видите какой. Он очень, очень милый молодой человек, барон! Я его так люблю… (Треплет Якова по щеке.)Ну иди себе, голубчик. Вы не находите, барон, что для человека… простого он очень мило держится… Ах, господа, фату пустите!

Шафер. Фату, фату!

Снова музыка, снова туш. Поздравляют. Помещик, которому, видимо, понравилась Василиса Петровна, вышел из своей роли посаженого отца и что-то любезно говорит ей. Вместе с генералом, который также повеселел, уговаривает ее еще выпить шампанского, но она решительно отказывается. Князь, отдыхая, стоит в стороне, вынимает серебряный портсигар с золотой монограммой, подарок Василисы Петровны, и закуривает. Трудно понять, пьян ли он или совершенно трезв. Подходит Зайчиков и молитвенно смотрит на него.

Зайчиков. Князь!

Князь. Что, дорогой?

Зайчиков. Князь! Ну доволен ли ты, скажи! Если ты не доволен, я руки на себя наложу, честное слово, брат, руки на себя наложу. Милый ты мой, великодушнейший друг мой — я перст перед тобою, пыль, дрянь, но я доволен! Но ты молчишь, но ты улыбаешься, но ты раздираешь мое сердце…

Князь. Да, я доволен. И не суетись так, дорогой, опять будешь задыхаться.

Зайчиков(восторженно).И задохнусь! От радости задохнусь! (Умоляюще.)Милый, благороднейший ты мой человек, а что, если нам с тобою — для такого великого дня — дать зарок, обет, так сказать, трезвости? Родители бы твои покойные да и я бы… никому я не нужный человек, а все ж таки — человек я, князь!

Князь молчит, улыбаясь.

Зайчиков(упавшим голосом).Не можешь? Ну, ну, оставим. И правда, что это я — рассиропился, старая баба. (Тише.)Ну, а как гости, хороши?

Князь. Недурны.

Зайчиков. Старался, брат! По пятнадцати рублей с рыла! А вот тому — видишь — расслабленный из Капернаума, черт его подери с его мировой скорбью, даже и не знаю кто он, черт его подери — двадцать пять рублей. Конечно, можно было у нас в бюро набрать, и дешевле бы стоило, но зато, брат, настоящие! Из нашей актерской братии только Дарья Степановна напросилась, старая лошадь… а музыка-то? Эх, голубчик, есть в этой музыке что-то разлагающее душу — ну что Гекуба? А вот плачу, старый актер… дурак!

Шафер(подбегая). Иван Алексеевич, я вас везде ищу. Надо к предварительной закуске просить. Помилуйте, что же это такое… Ах, виноват, князь!

Зайчиков. Сейчас, сейчас, голубчик. Дай отдохнуть. (Треплет его по плечу.)Ну как, доволен?

Шафер. Чудесная свадьба!

Зайчиков. А невеста?

Шафер на лету целует кончики пальцев и исчезает.

Зайчиков(мечтательно).Князь… а не можешь ты — вообразить? Ты скептик, я знаю — но ведь черт возьми! — воображаем же мы, актеры. Ну, вообрази. Вообрази, что это самое настоящее, какое только есть у Бога, и что ты, древний отпрыск, великодушнейший из людей, наконец вступаешь рука об руку с очаровательным бутоном в чертоги Мира и Красоты. Послушай, князь, как для тебя играет музыка, возвещая, так сказать, всю чистоту твоей души, как на крыльях… (упавшим голосом).Не можешь? Ну ладно, не сердись — рассиропился я, брат. (Громко.)Господа, прошу закусить! Господа шафера, прошу исполнять ваши обязанности.

Совместно с шаферами устраивает кавалеров и дам, суетится.

Князь(кланяясь Василисе Петровне и предлагая ей руку).Княгиня, позвольте вас просить.

Василиса Петровна. Ах нет, князь, я так устала, я потом. Закусывайте без меня, я приду…

Зайчиков. Княгинюшка-матушка, да как же можно? — без вас, как без солнца, вон и князь наш, как подсолнечник, головку повесил.