Том 4. Сашка Жегулев. Рассказы и пьесы 1911-1913

Модест Петрович.Может быть, сестру сюда позвать, Валентин Николаевич? Я позову.

Сторицын.Нет, Модест, я сам. Подожди меня, дружок, я быстро.

Уходит. Телемахов, заложив руки под сюртук, прохаживается по комнате, сердито косясь на Модеста Петровича; выпивает еще стакан вина. Затем останавливается перед Модестом Петровичем и долго в упор молча смотрит на него поверх очков.

Модест Петрович(робко). Так как же, профессор?..

Телемахов.А так, что плохо. Скверно. Беречь надо.

Модест Петрович.Но вы же сказали, что субъективные…

Телемахов.Сами вы субъект, Модест Петрович. Я еще поговорю с вашей сестрицей, а вы постарайтесь ей внушить, что безобразия ваши пора кончить. Понимаете?

Модест Петрович.Да как же я внушу?

Телемахов.Это уж ваше дело. Вы ей брат. Пора кончить, здесь вам не свинушник, да! Не свинушник. Саввич опять здесь?

Модест Петрович.Но войдите в мое положение!..

Телемахов.Не имею на это ни малейшего желания. Я вообще ни в чье положение входить не желаю, у меня свое положение. Что вы моргаете? Терпеть не могу, когда вы начинаете моргать, Модест Петрович!

Модест Петрович.Но, уважаемый…

Быстро входит Сторицын.

Сторицын.Там, оказывается, Саввич и этот проклятый писатель, Мамыкин. Неприличная фамилия — Мамыкин. Когда они пришли, я не слыхал звонка… ах, до чего они мне надоели оба!

Телемахов.Выгони.

Сторицын.Экий ты, брат Телемаша, солдат. Но куда же ты? Неужели домой?

Телемахов.Надо. Больной ждет.

Сторицын.А я думал, вечерок посидишь, Телемаша, старый друг. Эх, жалко. Винца бы выпил — ты красное винцо по-прежнему любишь?

Телемахов.Я и сам бы рад… полчаса можно посидеть. Удивительно, что ты совсем не седеешь, Валентин Николаевич.

Сторицын.А ты изрядно пообносился, козлиная бородка! Сколько тебе лет, Телемаша? Я помню тебя лет тридцать, да до этого ты еще сколько-то жил…

Телемахов.Однолетки. Да, волчья шерсть. Как твоя книга: идет?

Сторицын.Да что, голубчик, удивительно! — пятое издание готовлю.

Телемахов.Ого!

Сторицын.Да, непостижимо! Ну, а твоя как?

Телемахов.Моя? (Смотрит поверх очков.)Стоит на полках как вкопанная.

Сторицын.Да что ты! Это у тебя издатель плохой, Телемаша, это же недопустимо!

Телемахов.Издатель тут ни при чем, книга плохая.

Сторицын.Прекрасная книга, великолепная книга!

Телемахов.Ну, оставь, не люблю. Слушай, Валентин Николаевич, тебе надо остепениться в работе, — да, да, брат, слушай, что я говорю. Зачем выступаешь публично? — не надо. Успех, поклонницы и поклонники, — все это хорошо, но нужно и о здоровье подумать. Ты человек не первой молодости…

Модест Петрович.Валентин Николаевич работает ужасно, до обморока.

Сторицын.Но ты же знаешь, что я не для успеха и не для поклонниц. Что ты говоришь?

Телемахов.Ну — кто же не любит успеха! А скажи, с тобой за это время дурного ничего не случилось, ты что-то невесел? Я думал было, что книга села.

Сторицын.Дурного… Нет, кажется, ничего. Ты куда, Модест?

Модест Петрович.В столовую. Я сейчас вернусь.

Уходит.

Сторицын.Деликатнейший человек!

Телемахов неопределенно смотрит вслед Модесту Петровичу и молчит с явным неодобрением. Сторицын смеется.

Когда я вот так, вдвоем, смотрю на тебя, мне хочется смеяться, как жрецу. Ты все такой же, Телемахов?

Телемахов.А ты? А, пожалуй, пора бы перемениться. Еще не научила жизнь?

Сторицын(улыбаясь). Учит. Да, вот что я хотел сказать тебе: у меня книги стали пропадать. Ворует кто-то. На днях у букиниста нашел книгу со своим ex libris.

Телемахов(исподлобья). Нехорошо, профессор.

Сторицын. Да, очень. Дело не в книгах, хотя пропало довольно много, а в том, что где-то поблизости таится вор… и такой странный вор! Ужасное ощущение, от которого во всех комнатах температура становится на два градуса; ниже. Так-то, Телемахов!

Телемахов.Ex libris имеешь, а ключей от шкапов нет? Лучше наоборот, Валентин Николаевич: у меня простые; номера, но зато ключи есть, и ни одна книга пропасть не смеет! Нехорошо, профессор. Горничная у тебя грамотная, на кого ты думаешь?