— Эд Стэнли хотел только узнать, потребует ли этот проект полной отдачи сил и времени, господин президент. Вы поставили его перед выбором — теперешняя работа «на стороне» или… Считаю, что лучше будет сразу расставить все точки над и. Прямо сейчас.
Генович говорил тихо, но решительно.
— Совсем недавно я обещал вам кое-что, господин президент. Я не забыл об этом. Я давал также обещание остальным членам кабинета, и об этом я тоже помню. Но сейчас я оказался на перепутье. Я целиком согласен с тем, что сказал Карл. Я торговый посредник, иначе говоря, крупный коммивояжер — держу в своих руках продажу запасных частей для легковых автомашин во всем Чиероне, а также Белфонте, Ньюфидефии и маленьких городках в прилегающих областях. По меньшей мере шесть месяцев в году я провожу в дороге. Я зарабатываю хорошие деньги, потому что научился торговать. Я много работал — и говоря это, я не хочу прибавить себе веса, просто так обстоят дела — в течение последних лет, почти двадцати лет, каждый день я воспринимал себя как торгового агента машиностроительного завода Чиерон-Сити. Раз или два в месяц, когда бываю в городе, я на несколько часов заглядываю сюда к вам. Теперь скажите мне, что из того, чем я занимаюсь, называется «работой на стороне», а что нет? Не хочу, чтобы вы подумали, что я не патриот или что я забыл, через что пришлось пройти тем, кто остался на Земле. Но здесь у меня семья, и я обязан ее кормить. Останься я на Земле, я, может быть, взял бы в руки автомат и сделал бы то, что считал нужным, чего бы это мне ни стоило. Но…
— Стыдно! — неожиданно выкрикнул Йеллин. — Какой стыд! Вот уж не думал, что услышу такое, — в этой комнате говорят о предательстве!
Старик дрожал от ярости, его горящий взгляд метался между Геновичем, Гартманном и Стэнли.
— Временщики, вы забыли о чести! — эхом откликнулся Дюплезис. — Пока на это можно было смотреть… как на клуб любителей игры в Правительство, вы все сносили молча. И вот теперь, когда разговор зашел о настоящем деле, вы бросаете все на тех, над кем раньше посмеивались в кулак Вы, в вашей клоунской чужепланетной одежде, разговаривающие только на варварском наречии, вы забыли манеры порядочных людей. Что ж, отлично — возвращайтесь в свои банки, в свои стряпчие конторы, за баранку машины коммивояжера. Обратно к своим закопченым кухонным котлам! Вы нам не нужны! Те из нас, кто помнит о том, что такое родина, и все эти годы ждал начала освободительной войны, сделают все сами без вас — мы, старики, сделаем это вместо вас! Все, что потребуется!
За ним подали голос другие: Асманди, медленноречивый Домбровски, Джонс — со всех сторон неслись разгневанные возгласы. Хармон оглянулся на Геновича, сидящего посреди шума и гама понурив голову, дав возможность Стэнли, Гартманну и их сторонникам спорить и пререкаться с Йеллином и ему подобными. Лицо Геновича сделалось пепельно-серым, и Хармону внезапно стало его очень жалко.
— Господа! — Вайерман все еще держался непоколебимо. Его крепко сжатые губы были почти не видны, но слова, с которыми он обратился к Хармону, звучали твердо и отчетливо: — Мы еще не слышали мнения нашего премьер-министра.
Хармон ощутил на себе давление множества взглядов, впившихся в него из всех углов комнаты. Но среди всех этих глаз он различал только глаза президента. Секунду они смотрели друг на друга, оба замерев на своих местах, — Хармону припомнились первые дни на Чиероне, Нола тогда все время болела, а он должен был работать, уходил на всю ночь, оставляя ее совсем одну. Потом, когда она умерла, он все равно продолжал трудиться, потому что не в его натуре было сидеть сиднем или голодать. Теперь у него есть все — положение на службе, отличное жилье, репутация.
Сплотить кабинет будет трудно, очень трудно, почти невозможно. Президент предлагает им смертельно рискованный план; если план провалится, это будет означать конец им всем, в лучшем случае как работоспособной команде, конец надежде на освобождение Земли, тем более что план практически обречен на провал, в них уже нет согласия, их раздирают горечь и стыд, все готово рухнуть, едва начавшись. Что требовать от смертного? — он слаб.
— Я намерен остаться с президентом и продолжать работать с ним, — сказал он после едва заметной паузы, понимая, что, вероятно, совершает ужасную ошибку. — Я связан клятвой.
Соблазн послать все к черту и перебежать на другую сторону был очень велик. Гартманн прав — даже если они победят, ничто на Земле не сравнится с тем, что они имеют здесь.
Вайерман кивнул ему и откинулся на спинку своего кресла, словно напряжение лишило его последних сил, но тут же поднял голову снова.
— Очень хорошо, господа, все слышали, что сказал Том. Теперь я хочу, чтобы вы проголосовали. Кто за то, чтобы согласиться с предложением принять оружие и передать его генералу Хамилю?
Президент обвел присутствующих требовательным взглядом, Хармон сделал то же самое — и вздрогнул.