Том 4. Проза

Все про себя написал. Хотя нет. Дня два назад пришлось побить грузин. В 2 часа ночи ввалились в номер объясняться с Сашкой. К счастью, из номеров повыскочили наши старики и видели, что мы только в целях самообороны. А не то могли бы быть неприятности. Но… бежали робкие грузины, а дирекция отнеслась к этому даже благосклонно. Может, не стоило этого тебе, но просто пишу про все и все. Любимый пусик, очень беспокоюсь. Пиши! Звони! Целую. Всем огромный привет.

Я.

‹13› июля 1962 года, Свердловск – Москва, Л. Абрамовой

Люсик! Это чудесно, что ты позвонила, что услышал твой голос. Все вроде встало на свои места.

Приехал фюрер, но никто его пока не видел, никто не знает, где он живет. Хищник готовится к прыжку, собирает силы и сведения. Млекопитающие артисты тоже затаились и ждут, что же будет: французские впечатления или курские номера. Прошли здесь очень здорово, но в конце появились ругательные статьи, Раневская притворилась, что вывихнула ногу и уехала в Москву, Чирков тоже уезжает. Дирекция бегает, высунув язык, и поддерживает порядок. Все шепчутся и говорят: «Что же будет в Челябинске?» Но… авось все обойдется.

Вчера играли «Дневник женщины» по телевидению. Я принял душ, похудел, побрился, волосы цигейкой и, говорят, был неотразим. Жаль, лапик, ты не видела, очень я был…

А вчера не спалось мне до 6-ти часов утра, и… написал я песню:

Весна еще в начале,
Еще не загуляли,
Но уж душа рвалася из груди,
И вдруг приходят двое
С конвоем, с конвоем:
«Оденься, – говорят, – и выходи!».

Я так тогда просил у старшины:
– Не уводите меня из Весны.

До мая попотели —
Все расколоть хотели,
Но – нате вам! – темню я 40 дней.
И вдруг, как нож мне в спину, —
Забрали Катерину,
И следователь стал меня главней.

Я понял, я понял, что тону, —
Покажьте мне хоть в форточку Весну!

И снова перегоны,
Вагоны, вагоны,
И стыки рельс отсчитывают путь,
А за окном – в зеленом
Березы и клены,
Как будто говорят мне: «Позабудь!».

А с насыпи мне машут пацаны…
Зачем меня увозят из Весны?

Спросил я Катю взглядом:
Уходим? – Не надо! —
Нет, хватит: без Весны я не могу!
И мне сказала Катя:
– Что ж, хватит так хватит!
И в ту же ночь мы с ней ушли в тайгу.

Приветливо нас встретила она,
Так вот, так вот какая ты, Весна!..

А на вторые сутки
На след напали, суки, —
Как псы, на след напали и нашли, —
И завязали, суки,
И ноги, и руки, —
Как падаль по грязи поволокли.

Я понял – мне не видеть больше сны,
Совсем меня убрали из Весны.

Вот! Напиши свое впечатление. Плохое? Ничего, – приеду спою с гитарой.

А теперь – проза. Просыпаюсь – в номере директор, делает страшные глаза и говорит, что я опоздал на концерт. Сашка спал в другом номере и просил его разбудить. Он тоже опоздал. Но… я успел к своему номеру, а его не допустили и грозятся убрать из весны. Сегодня у меня 2 спектакля и 2 спектакля-концерта (есть у нас и такое). Читаю «Клопа» и тут же, взмокший, бегу в другой театр на «Хвостики» и так утром и вечером. Но… надеюсь, все обойдется.

Пусик! Я не пью, я агнец божий, я праведник, я тебя очень люблю и жду писем. Прикажи всем не болеть! Топни ногой и скажи: «Хватит». Передай громадный привет, и пусть выздоравливают.

В.

‹11› января 1963 года, Алма-Ата – Москва, Л. Абрамовой

Любимый мой лапа!

В поезде не было никакой возможности для написания – трясло, и остановки были короткие. У нас двое отстали, а потом догоняли поезд на ручной дрезине.

Казахов мало, но радио и все остальное заражено великодержавным казахским шовинизмом. Правда, можно научиться и кое-что понимать. После каждого слова они ставят букву «м». Например, казахм, паровозм и т. д.