Том 4. Повести и рассказы

Более пораженный, чем обрадованный, чувствующий, что ему придется «заметать хвост» и, — уж надо признаться, — изрядно-таки струсивший при мелькнувшей мысли о неизбежности решительного объяснения и бурных сцен. Скворцов с какою-то нервной возбужденностью слабохарактерного человека, застигнутого врасплох, пожимал и потрясал ручку адмиральши и, стараясь казаться необыкновенно обрадованным, растерянной громко восклицал, обращая на себя внимание проходящих:

— Какими судьбами, Нина… Нина Марковна?. Вот никак не ожидал!.. Признаюсь, приятный сюрприз… Надолго ли в Ниццу?. Как поживает Иван Иванович?. Вы из Парижа? Давно ли из России?

Кидая эти вопросы и чувствуя себя все-таки виноватым перед этой маленькой женщиной, которая не только для него «всем пожертвовала», но еще и прикатила сюда, очевидно, для свидания с ним («эдакая фефела этот Неглинный!») и, разумеется, для истребования отчета, как он себя вел за время разлуки. Скворцов в то же время беспокойно оглядывался и искал глазами своего спутника, чтобы сказать ему, что приезд кузины, что ли, мешает ему провести день вместе с доктором. Но Федор Васильевич, услышавший интимное восклицание адмиральши и догадавшийся по выражению ее лица, что эта дама едва ли родственница Скворцова, поспешил деликатно исчезнуть, предполагая, что его приятелю несравненно будет приятнее эта неожиданная встреча без постороннего свидетеля.

— Ты кого это ищешь? — спросила, вместо ответа, адмиральша, внезапно насторожившись, и в ее глазах блеснул хорошо знакомый Скворцову огонек, верхняя губа, подернутая пушком, вздрогнула, и ноздри раздулись.

И с этими словами она обернулась.

На несчастие злополучного лейтенанта, совсем близко, в двух шагах от них, стояла хорошенькая, бойкая, пестро одетая француженка, одна из тех фривольных дам, которые на станции ищут случайного попутчика, который довез бы до Монте-Карло и дал бы два золотых, чтоб попытать счастья в рулетке. Вдобавок, и она, признав в Скворцове иностранца, взглядывала на молодого, красивого лейтенанта с большой выразительностью.

Адмиральша метнула на нее подозрительный взгляд, на который француженка ответила гримаской и хохотом, — и взволнованно проговорила, хмуря брови:

— Быть может, я помешала… Вас ждут…

— Никто меня не ждет… Я сию минуту приехал… Я искал доктора… Федора Васильевича… Мы с ним вместе съехали на берег…

В голосе Скворцова звучала нотка раздражения.

— Ну, прости… прости, Ника… Ты в последнее время так редко писал… Мало ли какие мысли приходили в голову!.. Я так страдала… такая без тебя была тоска, что я не выдержала и поехала повидаться с тобой… Однако едем, Ника… Вези меня в гостиницу. Какая здесь лучшая? Пошли носильщика за моим багажом… Пусть его пришлют в отель…

Через пять минут все было устроено, и адмиральша с Скворцовым села в карету и поехала в Grand Hotel de Nice…

Дорогой адмиральша, радостная и веселая, держала в своих маленьких руках руку Скворцова и взглядывала ему в лицо с властной нежностью, словно бы говоря своим взглядом: «Ну, голубчик, теперь ты снова мой, и уж я тебя не отпущу!» И Скворцов, несколько смущенный своим положением пленника, слушал, как она «страдала без него» и как она счастлива теперь.

— Ты видишь, как я тебя люблю, Ника, как я верна тебе? А ты? Ты не разлюбил свою Нину? Ты ведь рад, что я к тебе приехала? Говори, рад, мой милый?

У кого хватит жестокости сказать женщине, да еще хорошенькой, которая приехала из Петербурга в Ниццу для свидания, что ей не рады? Да и Скворцов, хоть и значительно охладевший к адмиральше после своего бегства и хорошо еще помнивший, какой «бамбук» было его положение в качестве любимого человека, тем не менее был очень польщен приездом, свидетельствовавшим и об ее, совсем неожиданном постоянстве, и о «фефелистости» Неглинного, да вдобавок, и этот нежный чарующий голос, поющий о любви, растрогал молодого человека. И он, разумеется, отвечал, что очень рад, бесконечно рад, и в доказательство пожал ее руку, так как более убедительным образом выразить свою радость на улице было невозможно…