Том 4. Повести и рассказы

– Мы ему тоже конфет даем. И еще чаю, печеньиц.

Мать в отчаянии. Странные люди! Требуют от ребенка ответа – за что? Как же он может ответить: «Так, ни за что»? Ну, и подыскивает своим умишком реальные причины. По тому, как он со мною держится, как встречает, я знаю, чувствую, что это не за конфеты, – да и приношу я ему конфеты не так часто. И мать хорошо знает, что не за конфеты. Раз было так. Меня ждали. Вхожу в подъезд. Между двумя дверями подъезда – маленькая фигурка, стоит смирно-смирно.

– Юра, это ты?

Говорю с ним. Он равнодушно и как будто неохотно отвечает, глядит мимо. Я решил: должно быть, поджидает товарища и ему не до меня. Он взял меня за руку, вместе пошли наверх, в квартиру. И вдруг узнаю от матери: это он меня вышел встречать. Не давал матери покоя, все просился и за полчаса уже вышел. И полчаса смирно стоял между дверями, поджидая меня. А что значит для ребенка в одиночестве и без дела простоять полчаса! А к этому я уже привык: Юра совершенно не проявляет наружно своих чувств.

Через неделю после происшествия с конфетами принес я мышеловку, – мать просила дать на подержание. Юра с любопытством ее рассматривал. Мать спросила:

– Ну, дядя Витя конфет тебе сегодня не принес. Любишь ты его?

– Да. Он нам принес мышеловку.

– Юрка! Ну, а если бы не принес?

Юра нетерпеливо:

– Все равно бы любил.

Мать кормит грудью братишку Юры. Юра подошел, но ему запрещено подходить – у него подозревается ангина. Мать толкнула его ладонью в лоб.

– Ведь сказано тебе, чтобы не подходил к Боре!

Юра вскипел.

– Ты не смеешь меня бить!.. Папа, объясни маме, что она не смеет меня бить.

– Она тебя не била, а оттолкнула.

– Нет, побила, побила!..

Иногда он испускает дикие крики, которые очень пугают спящего Борю. Мать потеряла терпение и, в первый раз, поставила Юру в угол.

Юра постоял, подумал и сказал:

– В угол ты меня ставить можешь. А только… Пожалуйста, запри дверь; и папе ничего не говори.

Был со своею матерью у тетки в Лосиноостровке. Там сильно озорничал, стал душить ребят тетки. Они сказали, чтобы он больше в Лосиноостровку к ним не приезжал. Мать при мне рассказывает про его подвиги, чтобы его пристыдить. Я Юру спрашиваю:

– Тебя, значит, теперь в Лосиноостровку не пускают?

Вполне спокойно:

– Не пускают.

– Почему?

– Потому что я их душил.

– Зачем же ты их душил?

С эпическим спокойствием:

– Чтобы они были мертвые.

Ужинает. Оживленно болтает с матерью. Вошла няня.

– Юра, а ты рассказал маме, что ты сегодня на сквере делал?

Юра сжался, спросил:

– Что?

– «Что»! Забыл?.. Набросился на маленькую девочку в колясочке, стал бить, таскать за волосы. Мы его хотели отправить в милицию.

Мать негодующе смотрит на Юру.

– Я не бил, только за волосы потаскал.

Юра терпеть не может девочек и постоянно их обижает.

– Ну, завтра не будет тебе твоих игрушек – ни магнита, ни картинок.

Он заревел, вскочил, обнимает мать за шею.

– Нет! Не надо! Ничего не делай плохого! Слышишь, мама? Не делай мне плохого!.. Я просто забыл.

– Забыл, что не надо девочку бить?

– Да.

– А думал, что надо?.. За что ты ее бил?

– Ни за что. Просто забыл.

Пришел к ним, спрашиваю:

– Ну, Юра, как живешь?

– Плохо.

– Что так?

Вздохнул.

– Очень много балуюсь. – Помолчал. – А ты как живешь?

– Хорошо.

– Не балуешься?!

XI Друзья в масках

Есть ученые биологи-педанты, типичные гетевские Вагнеры. Они называют себя дарвинистами, но, когда речь заходит о душевной и умственной деятельности животных, строго сдвигают брови и предостерегающе напоминают, что нельзя приписывать животным наших чувств и мыслей, что у них это только инстинкты, условные рефлексы. Вот, например, немецкий биолог А. Беете. Он решительно утверждает, что животные – простые «рефлексные машины»: они ничего не переживают, ничем не огорчаются, ничему не радуются, не способны ни к каким умозаключениям.

Дарвин ввел человека в огромную родственную семью животных, показал, что нет извечной, качественной разницы между человеком и животным, что все человеческие свойства путем длительной эволюции развились из свойств, присущих животным. Для нас возможна только точка зрения, какую, например, высказывает Гексли: «Великое учение о непрерывности не позволяет нам предположить, чтобы что-нибудь могло явиться в природе неожиданно и без предшественников, без постепенного перехода. Неоспоримо, что низшие позвоночные животные обладают, хотя и в менее развитом виде, тою частью мозга, которую мы имеем все основания у себя самих считать органом сознания. Поэтому мне кажется очень вероятным, что низшие животные переживают в более или менее определенной форме те же чувства, которые переживаем и мы».

Ни один живой человек, сколько-нибудь имевший дело с животными, не согласится, конечно, с педантическою безглазостью ученых, подобных Беете. Слишком такой человек чувствует живую «душу» животного. Тем менее сможет согласиться художник. Почитайте Льва Толстого, как он постоянно в восторге повторяет про лошадь или собаку: «Только не говорит!» Почитайте Пришвина.