Том 4. Повести

Появление «Кончины» стало событием в литературной жизни, вызвало резкое размежевание общественного мнения. Социальный анализ был так не схож с традиционно сложившейся оценкой истекшего исторического периода, что критика конца 60-х годов, почти единодушно признала повесть творческой неудачей писателя. Рецензии, подробные критические статьи появились практически во всех периодических изданиях — начиная от центральных газет и журналов, до альманахов, выходящих в областях и республиках. Авторы статей обвиняли писателя в «художественной слабости и голой тенденциозности замысла», в «неспособности понять и осмыслить процессы, происходящие в советской деревне», в «абстрактном гуманизме» (Иванов В. «Факты жизни и художественное обобщение». — «Лит. газ.», 1968, 29 мая). «Повесть причастна к очернению колхозной действительности прежде всего потому, что в ней не выражена вера в наши идеалы, не слышится боль сердца художника, столкнувшегося с отрицательным». (Абалкин Н. «Критика сегодня и завтра», — «Вопросы лит-ры», 1968, № 11.) «Писатель упустил из виду классовую суть борьбы за землю», «Не затронул тему поддержки крестьянства рабочим классом». (Куклис Г. «Евлампий Лыков и его „посох“». — «Лит. Россия», 1968, 17 мая.) «Что сказать председателям? Почему нас так жестоко оболгали?» (Микулина Е. «Октябрь», 1968, № 11.) Вывод отдельных критиков был категоричен: «Произведение толкает, хотел того автор или нет, уже на определенную отрицательную оценку колхозного строя вообще». (Иванов В. «Лит. газ.», 1968, 29 мая.)

Диссонансом на общем фоне прозвучало выступление Л. Резникова. Вслед за автором, он вглядывался в «лыковскую державу», построенную только на единоличной власти-силе и страхе перед Лыковым, первым отметил, что «Иван Слегов — новый образ в нашей литературе».

«Все или почти все, что говорит проницательный писатель о скрытом противоречии и преуспевании Лыкова и колхоза — для нас ново. Никто еще так до Тендрякова не ставил вопрос о противоречии между экономическим ростом одного хозяйства, окруженного хозяйствами бедствующими (вроде соседней Петраковской) и нравственными целями всего общества. Никто, кажется, не говорил так остро и убедительно о тех огромных издержках социально-психологических, этических, нравственных, которые сопутствуют экономике, направленной только на одну цель: на материальную выгоду одного хозяйства… Лыков держит страхом. Грозит не раскулачиванием (кулаков и вообще „единоличников“ больше нет), не высылкой (высылать больше некого), грозит самым насущным — куском хлеба. „Бойся“ — выходит вроде глухой стенки — людей разъединяет… Чем богаче становился колхоз „Власть труда“, тем беднее духовно оказывались его люди… Это произведение будит в нас совесть, напоминает о самом главном — о нашей гражданской обязанности активно отстаивать свои социалистические завоевания». («Письмо о силе добра». — «Север», 1969, № 1.)

Отдельные выступления не могли изменить официального отношения к повести. Отвечая на письмо одного из своих читателей по поводу «Кончины», В. Тендряков отмечает: «„Кончину“ до сих пор считают „идейно порочной“. От нее сейчас шарахаются все издательства, и нет никакой надежды, что она выйдет книгой». (Архив. Письмо к Т. Пересунько, г. Николаев.)

Судя по потоку писем, повесть быстро нашла дорогу к читателю. Коллективные письма от студентов, читателей библиотек, письма-исповеди, письма людей, прошедших «лыковские университеты», — эти документы эпохи сами по себе могли стать предметом изучения.

«…Мне кажется, что Вами созданы новые литературные типы, — пишет Л. Краловский из г. Кирова, — и, если они существовали раньше, то Вы их творчески оживили. Читаешь Вашу книгу и все время проверяешь себя и, конечно, хочется быть лучше».

«„Кончина“ — огромная удача автора и журнала. Эта вещь очень нужна нам сегодня. Хотя чувствую, что ударят по ней из всех орудий» (Томаринцев, Рязань).

«Читая эту повесть, все время останавливался, чтоб прислушаться к собственным взбудораженным мыслям и воспоминаниям. За образом Ивана Слегова стоят реальные Иваны с перебитыми хребтами, которые и поныне вынуждены служить Лыковым. Вы правы, Лыков умер, но он жив, он стал привычкой, с которой люди легко не расстанутся». (А. Орлов, Ленинград.)

«Уважаемый единомышленник! Ваша повесть — безусловная историческая правда. Пусть люди знают, что было хорошо, а что плохо. Знают и думают». (И. Выродов, Куйбышев.)

«Когда мои внуки спрашивают меня, как, по каким книгам изучать историю страны, я им всегда в первую очередь называю „Кончину“». (Б. Зейгарник, Москва.)

Чем категоричнее была оценка критики, тем с большим упорством авторы писем доказывали необходимость этой вещи для духовной жизни страны. «Идите своим путем. И с каждым годом у Вас будет больше и больше единомышленников». (Батанов, библиотекарь, г. Калинин.)