Том 4. Наша Маша. Из записных книжек

Я сказала, что если она сейчас же не прекратит свой хнык, я уложу ее в кухне на подстилке, где спит кот. Эти слова на нее так подействовали, что она стала горько рыдать. И так разнервничалась, что лоб у нее покрылся красными пятнами. И я пожалела, что сказала про кота и про подстилку.

23.3.60.

Почти целый день провели вместе, сидели на тахте, я штопала папины носки, а Маша порола старые варежки и шерстяную шапочку и наматывала нитки на клубок. Мама ее научила, раньше она этого не умела. Научилась быстро и работала с удовольствием. Быстро-быстро перебирала клубок своими крохотными пальчиками.

Вдруг я вижу — она что-то надулась, настроение у нее испортилось.

— Что с тобой, Маша? Что случилось?

— Где шапка? — спрашивает она меня.

— Ты же ее размотала.

— Я так не хочу! Так мне не нравится.

И — в слезы.

Очень она не любит, когда что-нибудь портится, ломается, теряется… Ей очень жалко было, что вот была какая ни на есть шапка, рваная и драная, но все-таки шапка, и вдруг ее в одно мгновение не стало. Пришлось объяснить ей, что из этих ниток мама свяжет что-нибудь другое: варежки, носки или новую шапочку. Она успокоилась немного, но желание крутить и наматывать нитки у нее пропало.

Я работала, а она стала рассказывать мне сказку:

— Жил-был Андрюша в пальто. И вот он захотел что-то написать, взял без спросу чернила и вдруг пролил чернила на скатерть. «Дзинь-дзинь!» Входит Чиполлино. «Ну, что ты такое сделал, Андрюша в пальто? Мама же твоя рассердится. Давай я сейчас постираю скатерть». Принес газик и воду, и они вместе стирали белье…

— Маша, по-моему, этот рассказ все-таки папа написал.

— Нет, папа написал про Белочку и Тамарочку, а я — про Чиполлино и про Андрюшу в пальто.

26.3.60.

Помогала тете Минзамал убирать квартиру.

Потом мы вместе ремонтировали книжки, подклеивали оборванные уголки, приводили в порядок переплеты. Машка занималась этим с удовольствием. Я дала ей кисточку, и она самостоятельно привела в порядок книжку Прокофьева «Шел кот-скороход».

Вечером мы были одни. Папа два раза звонил из Комарова. Скучно ему, бедному. Нас двое, а он — один.

Вечером, когда я раздевала Машу и мерила ей температуру, я спросила, хочет ли она на горшок.

— Раньше хотела, а сейчас не хочу, — сказала она и добавила: — Как Настенька.

Я не сразу сообразила:

— Какая Настенька?

— Настенька говорила: «Раньше я хотела суп, а сейчас не хочу…»

Тут я вспомнила, что у папы есть такой рассказик — про капризную девочку, печатался в «Огоньке», кажется. Рассказ для взрослых.

— И молнии не было, — сказала Маша.

Это тоже оттуда. Там кто-то говорил: «Я ждал грома и молнии, но молнии не последовало…»

Как она все впитывает! Ведь ей никто не читал этот рассказ, читали при ней.

Это и радует и огорчает. Огорчает потому, что мы то и дело забываем всякую осторожность и говорим при ней все что придется.

И еще раз вспоминаю Макаренко: «Если хотите воспитывать, воспитайте прежде всего себя!»

27.3.60.

Вечером, когда мерили температуру, сидела у меня на коленях и рассказывала сказку собственного сочинения:

— Жил-был маленький утенок, у него были мама-утка, папа-утка, бабушка-утка, тетя Ляля-утка, а Синдбад остался собакой, и Кузьма тоже остался кошкой. Папа-утка работал, мама-утка ходила в магазин; бабушка-утка приехала из Тбилиси, а тетя Ляля-утка жила на улице Восстания. Тетя Ляля с улицы Восстания пришла с Синдбадом, а утенок испугался и спрятался под ванну. Потом он утонул в ванне. Там было много воды.

— Ой, Маша, а тебе не жалко, что утенок утонул?

— Жалко…

Потом подумала и говорит:

— Но ты знаешь, это ведь было во сне!

Неплохо выкручивается наша писательница!..

30.3.60.

Перед сном показала мне свои руки.

— Мама, посмотри мои пальчики. Как колбаски, можно кожицу снять. Какие страшные.

Действительно, на нескольких пальцах сходит кожица. Авитаминоз или диатез?

— Ну, — говорю, — Маша, это что! Вот когда тебе было всего дней семь, мне тебя показали — у тебя по всему телу кожица сходила. А потом — ничего, все прошло. Кожица что пустяки, что не страшно. А вот грызть ногти — это страшно, это ужасно.

Подумала и говорит:

— Когда тихо грызу, тогда не страшно.

— Почему?

— Потому что ты не видишь.

. . . . .

Завтра еду с папой в Зеленогорск — смотреть дачу.

Узнав об этом, Машка очень расстроилась, но оживилась и обрадовалась, когда я сказала, что обратно, может быть, приеду с папой.

За ужином несколько раз повторяла:

— Хочу папу. Хочу папу.

Пишет папа

3.4.60. Ленинград.

Уже четвертый день я здесь, в Машкином распоряжении. И останусь на завтра, так как расхворалась после очередной поездки в Зеленогорск наша мамочка.

. . . . .

Вчера и сегодня я гулял с Машей. Погода отличная — солнечная, ясная, весенняя. Правда, за Машкой надо смотреть в оба — чтобы в лужу не угодила.

Вчера и сегодня были на Сытном рынке. Там — под открытым небом — идет какая-то очень аппетитная торговля: метлами, вербами, матрешками, деревянными крашеными яйцами и прочей кустарной стариной.