Том 4. Наша Маша. Из записных книжек

— Гм. Что такое? Ничего не понимаю, что написано. Ни одной буквы не видно. Даже твердого знака не видно.

Кладет журнал на место. Некоторое время тихо. Потом вдруг лихорадочный шепот, как-будто фонтан забил:

— Саша, Маша, Андрюша, Митя, Павлик, Лена, Катя.

Это из тех игрушечных книжек, которые сделал и прислал папа.

Ничего не поделаешь, пришлось чуть свет подниматься и делать с Машкой гимнастику.

18.11.60.

Искали зимнее пальто. Выходим из универмага, мне Маша говорит:

— Мамочка, если пальто не купили, может быть, пирожков купишь?

Пишет папа

19.11.60.

Сегодня утром была с мамой в Зоологическом саду. Видела маленьких бегемотиков, кенгуру, зебру, обезьянок. Про обезьянок рассказывали мне и Маша и Элико…

Там в одной клетке сидели папа, мама и маленький детеныш. Служительница принесла яйца. Кинула одно яйцо, его схватил отец, очистил, раскрошил, но есть не стал. Кинули второе яйцо, и это тоже захватил эгоист отец. Тогда служительница железным шестом загнала самца в угол и протянула третье яйцо матери. Та взяла, очистила яйцо и стала кормить ребенка. Машка с умилением наблюдала эту сцену, а когда отец не дал обезьянышу поесть, удивилась и огорчилась:

— Какой же это папа?

Вечером показывал «кино».

В роли диктора (то есть чтеца надписей) выступала мама, только «Снегурочку» прочел отец. Читал он не повышая голоса, но, соответственно печальному сюжету, с чуть заметным надрывом. Машка это чувствовала. Я видел, как она вертелась на своем маленьком стульчике, восседая в «правительственной ложе».

Наконец она не выдержала, оглянулась и говорит:

— Когда ты так говоришь, я немножко грустнею.

А когда сказка кончилась, Снегурочка превратилась в облачко и улетела, растворилась в голубом летнем небе, Маша сказала:

— Мне очень грустно стало.

. . . . .

Была у меня. Читали, складывали слова из квадратиков-букв и слогов.

Делает это с увлечением. Если взялись учить, надо делать это наилучшим образом, чтобы учиться было «весело, приятно и победительно» (Житков).

После ужина рассматривали картинки. Попалась ей на глаза «Казнь императора Максимилиана». Спросила: что это? Сказал, что этих людей убивают.

— Это что — по-настоящему?

— Да.

— Почему людей убивают — не понимаю! Они же не кусачие!

Побежала к письменному столу, где в груде писем нашла запомнившийся ей конверт с изображением охотника, стреляющего в летящих птиц.

Почти с гневом:

— А это что? Почему он птиц убивает?! Почему охотники птиц убивают?

И так она была хороша в этом гневе, так вся кипела и пылала, что не выдержал, обнял и расцеловал ее.

. . . . .

Перед сном, уже облаченная в ночную рубашку, бесилась, прыгала, хохотала.

Чтобы привести ее в чувство, я выключил в столовой свет и крикнул:

— Тихо! Все молчать!

Все замолчали. Только бабушка, не понявшая моего маневра, в темноте громко пошутила:

— Скоро будет слышно, как муха пролетит.

Через минуту я включил электричество. Машка испуганно и растерянно смотрит на меня:

— Пролетела муха?

— Да. Пролетела.

Заснула быстро.

Сейчас 12 часов 50 минут пополуночи.

Пишет мама

20.11.60.

Ездили к папе в Комарово.

Где-то в Песочной, кажется, в вагон вошел совсем молоденький черноглазый дядя с черными усиками. Он сел поблизости, ничего не говорил, только не отрывал глаз от Маши. А когда мы выходили из вагона, взял Машу за руку, помог ей сойти со ступеньки и спросил ее по-грузински:

— Шен картули ици, Машенька? («Ты по-грузински знаешь, Машенька?»)

— Генацвалос бебия, — не задумываясь ответила Маша. Эти единственные два слова, которые она знает по-грузински, означают: «милая моя бабушка». Но молодой человек очень обрадовался, услышав родную речь…

26.11.60.

Маша вела себя сегодня очень плохо, грубила бабушке, замахнулась на нее рукой, не хотела после прогулки раздеваться, а когда бабушка стала отчитывать ее, назвала бабушку «бабой-ягой».

Все это происходило, когда меня дома не было.

Это уже второй случай, когда Маша так ведет себя с бабушкой.

Когда я вернулась домой, бабушка громким голосом объявила мне, что у нее больше нет внучки… И все рассказала мне.

К счастью, бабушка рассердилась на этот раз, кажется, по-настоящему.

И я тоже очень просила ее выдержать характер, «не сдаваться».

Не знаю, что будет дальше, а пока наша бабуся характер выдерживает.

Машка даже удивлена. Приходит ко мне на кухню и говорит:

— Бабушка что-то долго меня не прощает.

— Если хочешь, чтобы она тебя простила, надо заслужить.

— А как заслужить?

— А так, что надо вести себя хорошо. Ты думаешь, набезобразничала, а потом придешь, попросишь прощения — и все? И простят тебя? Нет, могут и не простить, могут и разлюбить.

— И ты можешь разлюбить?

Из педагогических соображений покривила душой. Говорю:

— И я могу, и папа…

— Я, мама, не знала, что ты можешь разлюбить.

— Не знала, так теперь знай.

— А я, мама, тебя всегда буду любить.

— А я — не всегда. Мне не нужна такая дочка, которая обижает бабушку.

— Хорошо, мамочка, я не буду больше.

— Хорошо, Маша. Посмотрим.

Весь вечер была предупредительна и вежлива. А на бабушку смотрела с некоторым удивлением.