Подчеркивая эти слова, мама хочет сказать: ах, вот как? Тогда надо принять меры.
Но Машка понимает грозный тон этих слов по-своему.
— Нет, нет! — кричит она. — Не ушко! Ухо болит!
Дело в том, что я не рекомендую ей говорить: «Возьми меня за ручку», «Дай мне кусочек», «Я промочила ножки» и тому подобное.
И в самом деле — терпеть не могу эти сладенькие уменьшительные и ласкательные, которыми так неумеренно пользуются у нас в разговорной речи.
Куприн называл этот язык «языком богаделок и приживалок».
. . . . .
Ужинает. Есть не хочется. Давит ложкой творог на тарелке.
— Смотри, мама, какие я размазняки делаю.
. . . . .
Выпятила средний палец, остальные прижала к ладошке.
— Смотрите! Смотрите! Средний палец на такси едет.
. . . . .
Погода немного разгулялась. Правда, небо свинцово-сизое, но в просветах иногда появляется солнышко.
Машку облачили в пальто, поверх пальто напялили плащик и в этом костюме космонавта выпустили в сад.
Играет одна. Мама уехала в Лугу, тетя Минзамал мыслями уже в Питере, куда сегодня уезжает, а папа работает.
Несколько раз за окном раздавалось:
— Папычка-а-а! Ты что делаешь?
Получив очень знакомый ей стереотипный ответ, понуро удаляется.
Позже, когда папа кончит свой «урок», пойдем в лес.
. . . . .
Пришли два письма от тети Ляли. Одно письмо, представьте себе, написано на горчичниках! Это — Маше подарок (здесь горчичников купить мы не могли).
— Нет, нет! — кричит Машка. — Не надо мне этого подарочка! Я боюсь!
11.9.60.
Вчера ходили втроем в наш лесочек, в тот молодой соснячок, где растет так много маслят. Опять набрали около трех сотен этих аппетитных грибков. Больше половины отдали тете Минзамал, которая уехала вчера на три дня в Ленинград.
Машка отличная грибница. Мы с мамой, старые опытные волки, зубры, набрали на каждого по сто с небольшим грибов, а Машка — четырехлетняя — собрала 57 штук.
А утром мы с нею ходили еще и за дровами. Собирать хворост и всякие деревянные колобашки — это почти так же интересно, как собирать грибы.
И уже поздно вечером опять ходили с мешком. На этот раз у нас была двойная цель: искали еще ножичек, который потеряла Маша, когда мы возвращались из похода за маслятами. Ножа не нашли.
. . . . .
— Мама, ты знала, что у тебя девочка родится?
— Нет, не знала.
— А когда я в животике была — ты тоже не знала?
— Нет, тоже не знала.
— А кого ты хотела — мальчика или девочку?
— Папа хотел мальчика. Он говорил: «Если будет мальчик, назовем его Ваня».
— А ты?
— А я хотела девочку. Я говорила: «Если родится девочка, назовем ее Машенькой».
Маша — с улыбкой, с довольным и даже торжествующим видом:
— Хорошо, что я родилась!!!
. . . . .
— Бедная девочка! — говорит мама.
Почему же это она бедная?
Выхожу во двор и тоже испытываю жалость к нашей Маруське.
— Папа! Папа! Смотри! Театр!..
Посадила на скамейку своих маленьких кукол, мишку и кота в сапогах и изощряется — прыгает, поет, танцует перед ними.
Ах, как не хватает ей братика, сестрички или «подрлуги».
. . . . .
Вчера день был преотличный, не жаркий, даже не очень теплый, но солнечный.
Сегодня — похуже. Дождя нет, но и солнца не видно. После завтрака ходили с Машей кормить хозяйских цыплят.
Машка несла миску, куда мама вылила гущу от вчерашнего супа, и накрошила хлеб — белый и черный. Машка идет, смотрит на хлеб и говорит:
— Я белый хлеб больше люблю… Я грузинка, потому?
— Нет, Маша, ты русская. Это у тебя мама грузинка.
— А цыплята? Они — грузины?
14.9.60.
Играет в саду. Готовит, лечит кукол, ходит в гости, ездит в автобусах и на поездах… И все — одна. Как она цепляется за тебя, когда выйдешь на минуту в сад:
— Папочка, давай поиграем?!
Чувствуешь себя извергом, палачом, зверем, когда говоришь «некогда».
Проводишь с нею, в общем, не так уж мало времени, даже очень много, а ей — мало. Ей нужен коллектив, товарищи и подруги. Зимой об этом нужно будет непременно и серьезно подумать.
. . . . .
Вчера вечером мама причесывала Машу. Говорит:
— Какая ты лохматая, Маша. Что это такое? Что ты за папуас?
Маша, искоса взглянув на нее:
— А ты знакома с папуасами?
— Да… знакома.
— Я тоже знакома.
— Где же ты их видела?
Дочка наша за словом в карман не лазает.
— Все мои друзья — папуасы, — говорит она.
Откуда вдруг это?
15.9.60.
Как-то раз, когда Машка просила меня «не ляботать», а поиграть с нею, я имел неосторожность, если не глупость, объяснить ей, что, если я не буду работать, у нас не будет денег.
— Ничего, возьмем где-нибудь, — сказала она.
— Деньги, Маша, не берут где-нибудь, а зарабатывают.
— Ну и не надо их, — сказала она. И я стал ей растолковывать, что без денег не будет у нас ни хлеба, ни мяса, ни конфет. И платье ей не на что будет купить, и башмаки, и чулочки… А я вот, мол, напишу рассказ, рассказ напечатают, мне за него пришлют денег и так далее и тому подобное.
Мама уже тогда сказала мне, что я «спускаю ребенка с небес на землю». Не в том беда, что на землю, а в том, что ударение делается на деньгах. Ведь на самом-то деле не так.
Вчера утром вышел в сад. Машутка играет. Я принял участие в игре, но через пять минут должен был заявить, что пора за стол, надо работать.