Читаем Том 4. Наша Маша. Из записных книжек полностью

Том 4. Наша Маша. Из записных книжек

Уверяла, что в комнате, где она спит, в темноте на нее «глаз смотрит».

Говорили: «чепуха», «глупости», «выдумываешь», а один раз Алена проснулась ночью и сама испугалась. Действительно — из черного мрака алькова смотрит на нее огромный зеленоватый глаз. Не сразу она поняла, что это фосфоресцирует циферблат будильника, который стоит на полке с Машиными игрушками.

На другой день Маше объяснили, в чем дело, показали светящийся циферблат, часы спрятали. Страхи эти исчезли. Но на смену им пришли новые. Вероятно, детская душа сама ищет их.

. . . . .

Плохо усваивает цвета, краски. Одно время боялся — не дальтонистка ли она?

Показываю на дверь, обитую черной клеенкой. Спрашиваю:

— А дверь какого цвета?

— Гм… Я что-то молчу.

Так и сказала: «Я что-то молчу!»

А подумав еще, сказала:

— Я что-то молчу крепко.

28.11.59.

Опять Машка плохо засыпала. И может быть, опять я виноват. Перед сном тискали пластилин, и я лепил всякую нечисть.

Впрочем, чтобы напугать Машку, вовсе не требуется что-нибудь очень уж страшное. Вылепишь что-нибудь бесформенное, не похожее ни на человека, ни на животное, и вдруг Машка:

— Ой, боюсь! Боюсь! Я его, кажется, боюсь!

Думаю, что может и сама что-нибудь вылепить — и тоже испугается.

Еще К. И. Чуковский заметил эту способность ребенка пугаться порождений собственного вымысла:

Дали Мурочке тетрадь,Стала Мура рисовать…

. . . . .

Ест сливочную помадку, наслаждается, жмурится, причмокивает:

— Ой, как вкусно мне!..

30.11.59.

…Ей сказали, что если будешь есть — вырастешь большая.

Часто прибегает ко мне и очень смешно показывает, как она выросла: вытягивается на цыпочках, при этом выпячивает живот, таращит глаза; шейные сухожилия напрягаются, рот почему-то тоже участвует в этой демонстрации роста — растягивается чуть ли не до ушей.

. . . . .

Врач назначил мне инъекции витаминов. Вчера у меня была сестра, делала уколы. Пришла Машка, взяла из пепельницы ватку, понюхала:

— Ой, уколом пахнет!

Нюхает с удовольствием. Я тоже люблю этот запах. Мама смеется над нами, говорит: одного поля ягода.

А Машка с наслаждением втягивает в себя резкий запах медицинского спирта:

— Нет, правда, укольчиком пахнет!..

. . . . .

Подарил ей пустой флакон из-под духов «Шипр». Флакон в коробочке с зеленой кисточкой. В бутылочке несколько капель зеленых духов.

— Кому это?!

— Тебе.

Не может поверить своему счастью.

Спрашивает у меня:

— Откуда у тебя духи?

— Мне бабушка подарила.

— А почему ты мне даришь?

— Потому, говорит мама, — что папа тебя любит.

Сияет.

— Я буду Аннабеллу душить.

— Вот скоро Новый год, — говорит мама, — ты всех своих кукол на Новый год и надуши.

— Дай я тебя на Новый год надушу, — говорит Машка и тянется к матери и мажет ее пробочкой от флакона.

<p>Тетрадь седьмая</p>

3 ГОДА 4 МЕСЯЦА

4.12.59. Ленинград.

Я все еще лежу. Но много работаю. С Машкой мы видимся только по вечерам — перед ужином и после ужина.

Сегодня немножко читали (Чарушина, Сладкова), разглядывали картинки в «Мурзилке», играли в «лепешки». Еще раз убедился в том, что игрушки-импровизации доставляют ребенку (во всяком случае, ребенку этого возраста) гораздо больше радости, чем игрушки магазинные, готовые, то есть уменьшенные копии настоящих людей, зверей и предметов: куклы, собаки, мишки, посуда, автомашины и тому подобное.

«Лепешки» — это разноцветные пирамиды. Их у меня четыре. Самая маленькая — это Маша, маленькая потолще — Павлик, тоненькая высокая — мама, а самая высокая — папа.

Маша играет с этими куклами-абстракциями с большим удовольствием, чем с куклами-натуралистками, всеми этими Сонями, Тамарами, Аннабеллами. Она раздевает пирамидки и одевает, купает их, делает с ними гимнастику.

Почему же играть с этими пирамидками интереснее? Вероятно, только потому, что тут больше простора для творчества.

. . . . .

Я поставил на голову «папе» самую маленькую пирамидку — «Машу».

Машка придумала молниеносно. Схватила толстого «Павлика» и говорит:

— Это не Павлик, это тетя Ляля.

И густым трагическим голосом тети Ляли, обращаясь к «папе», восклицает:

— Алексей, не нужно! Алексей!!!

Именно так, в этих выражениях и с теми же трагическими интонациями, взывает ко мне моя сестрица, когда я проделываю с Машкой какие-нибудь акробатические трюки, сажаю ее на плечи, на багажник велосипеда и тому подобное.

Какое же воображение у трехлетнего ребенка! И какое острое художническое зрение! Увидеть за этими деревяшками живых, конкретных людей и тут же придумать им роли, целую сценку!..

. . . . .

Вчера вечером, вызывая к себе маму, я кричал грубым голосом:

— Люди! Звери! Птицы! Рыбы! Насекомые!

— Не кричи! — умоляла меня Машка. — Не кричи, а то меня возьмут.

То есть заберут спать.

. . . . .

— Насекомые!

Машка удивилась:

— Какие босикомые?

7.12.59.

Вчера была у меня недолго. Читали, потом играли в превращения.

Я говорю: