Том 4. Лунные муравьи

Марфуша. У всех у них одна низость. (Ушла.)

Елена Ивановна. Я уж забыла, но, кажется, дело в том, что она не умерла, написала, чтобы попугать. Прилетел – а она и не думает. Ну, уж он тогда, конечно…

Финочка. Обрадовался, что жива?

Елена Ивановна. Ах, ты ничего не понимаешь. Ведь она это нарочно. Ему – потрясение сильнейшее.

Финочка. Вот странные какие люди были!

Елена Ивановна. Кто – Михаил Арсеньевич странный?

Финочка. Да, и еще я про ту женщину. Какие были странные. Даже нельзя понять.

Елена Ивановна(мечтательно). Тебе непонятно, а это такая естественная психология. Любила, хотела вернуть… Любя не рассуждают, не взвешивают.

Финочка. Не знаю. А только наверно дядя Мика не из-за того вкус к жизни потерял, что ему какая-то глупая женщина соврала. Наверно уж так, вообще. Он очень глубокий, мама, он все видит, все понимает. И добрый. А это хорошо, если старые… если они добрые.

Елена Ивановна. Какие пустяки! Михаил Арсеньевич старый! Скажешь тоже.

Финочка. Да ведь он почти как папа.

Елена Ивановна(приподымается с кушетки). А папа твой очень постарел? Поседел, я думаю! (Совсем встает.) Ну, он-то что! Не годы, – горе старит. Горе и болезнь. Я еще совсем молода, а после болезни у меня вот, на левом виске… есть-таки седые волосы. (Подходит к зеркалу.)

Марфуша(в дверях). Яйца готовы. Сюда, что ли, подать?

Елена Ивановна. Нет, нет. Я там. Отдохну еще кстати. Нервы шалят. Ты идешь, Фина?

Финочка. Я не хочу.

Елена Ивановна. Ну, как хочешь. (Уходит в спальню.)

Финочка одна. Ходит по комнате, смотрит на часы, потом на окно. Видимо волнуется. Взяла какую-то книгу, села с ней, опять встала, опять села. Слышен, наконец, стук в дверь коридора. Финочка бросается туда, распахивает первую, вторую. Говорит что-то отцу. Кажется: «Здесь, здесь! А ты внизу раздевался?» Входят оба. Вожжин с мороза вытирает платком усы.

Вожжин. Так, значит, ничего, что опоздал? Вы дома? Пришли там ко мне по делу по одному, спешному. Я испугался, что засидятся, ты будешь ждать…

Финочка. Совсем ничего, папочка! Мы вернулись, мама завтракала, отдыхала. И ничего. Так я скажу ей, папочка, хорошо? Я сейчас… (Уходит быстро в дверь налево.)

Вожжин некоторое время один. Осматривает комнату. Берет книгу, которую читала Финочка, перелистывает, кладет. Прохаживается медленно. Садится в кресло, о чем-то думает. Из дверей спальни выходит Елена Ивановна. Она в том же платье, но сверху накинула довольно красивый цветной шарф с блестками.

Елена Ивановна. Ипполит Васильевич! Очень, очень рада!

Вожжин вскакивает, они долго жмут друг другу руки, потом Вожжин целует руку у Елены Ивановны.

Елена Ивановна(несколько приподнято весело). Ну, садитесь. (Садятся – Елена Ивановна на кушетку, Вожжин рядом.) Дайте на вас поглядеть. Ничего, сколько лет минуло, – и ничего, в бороде только седина, а вид здоровый. Не то что я, все худею, все худею…

Вожжин(откашливаясь). Вы все нездоровы, Елена Ивановна.

Елена Ивановна. Ах, я так была больна! Не красит болезнь, не молодит. Теперь мне уж лучше, души здешние, конечно, вздор, это Фина умоляла попробовать, но все-таки… В общем, я теперь поправляюсь. Нервы у меня никуда не годятся, Ипполит Васильевич.

Вожжин. Да, еще бы… Я вполне понимаю. Вам надо серьезно отдохнуть, полечиться.

Елена Ивановна. Ах, Ипполит Васильевич, лечение лечением – но ведь так часто душа болит! Сколько пережила я, сколько ран на душе! Что ж скрывать? Я чувствую – вы меня сейчас понимаете, врагами мы никогда не были…

Вожжин. Какими же врагами, Боже сохрани…