Том 4. Лунные муравьи

Андрей. Да на узком примере – и то ясно. На литературе. Они своих разных писателей переживали, ну там Андреева, что ли, или как его? который «Санина»- написал? А для нас и эти, и Писемский, и Белинский, и Бенедиктов – все в одном плане, в историческом. Для изучения. Нам все видно.

Дядя Мика. Простите, я в скобках. Нельзя сказать чтобы и вы страдали отсутствием самонадеянности.

Руся. Это уж, дядя, необходимо! Мы, дядя, в свои силы верим! Мы не виноваты, что старые-молодые такие, в бессилии и в невежестве.

Сережа. Они в щель истории попали, с них нельзя требовать. Самые старые, папы и мамы, лучше. От них можно брать нужное, как из книг.

Володя. Только самим брать, а чтобы они не навязывали.

Руся. Да, надо очень быть настороже. За то им и своего не навязывать. С милосердием относиться.

Финочка. С милосердием?

Руся. Да, да, без всякого эгоизма. Пусть они будут, какие хотят, поступают, как думают лучше. В своих личных делах, конечно, не в общих. Для себя. Чтобы только не впутывались в наше, в общее, в чужое…

Сережа. Это про честно-старых верно. А с этими, с молодыми-старыми, – мы и не столкнемся!

Нике. Да, они так пройдут. Мой брат очень вопросом пола увлекался. А теперь вовсе ему все равно. Поживает. Думает, так и надо. Ничего не знает. Две недели тому назад у него товарищ застрелился. От настроений. Тоже ничего не знал.

Лида. Я хотела бы сказать насчет одного вопроса…

Володя. Если насчет пола, то не надо. Мы это пока оставляем. Семья у нас – мы все, а пол – пока не надо.

Голоса. Да, не надо! Это мы после! Тут тоже надо знать.

Лида. А если я влюблена? Впрочем, я хотела про другое…

Руся. Да мы все влюблены! Вот странно! Кто же из нас не влюблен? Но это ничему не мешает. При чем тут сейчас же разбиранье вопросов пола? Я тоже нахожу, что нам с этим рано. Углубимся, все равно не решим, другое пропустим… Даже нездорово.

Нике. Конечно, влюбленным быть можно без всяких решений. Что же касается… Уж поднималось это, уж положили в общем: относительно пола, в физиологическом смысле, – для нас выгоднее воздержание.

Петя(басом). Да это конечно. Гигиена и все прочее. А живешь среди скотов, так того больше отвращает.

Борис(волнуясь). Вы и по возрасту подходите… А мне двадцать третий год. Я знаю, Зеленое Кольцо не по возрасту цифровому, а по складу главное… Я во всем прочем к вам подхожу, а только жизнь такая случилась… Я уж был не чистый…

Сережа. Это же ничего, Борис, мы уже говорили. Мало ли что случалось. А если вы теперь так влюбитесь, что захотите жениться, – что ж худого? У нас в общих-то чертах ведь все на первое время выяснено, вы знаете.

Лида. Я вовсе и не о поле хотела… Насчет влюбления это я так, кстати. А я про самоубийство…

Руся. Опять про самоубийство?

Лида(обиженно). Нисколько не опять. Я тогда молчала, когда говорили про тех молодых, которые старые, что они себя убивают. А по-моему, это и среди нас есть, то есть желание иногда.

Финочка. Ах, правда! Иногда тяжело, тяжело, все мерзко, думаешь, лучше не жить, вернее. (Смешавшись.) Я ведь все одна… И ничего не знаю… И худо мне жить, противно, вообще…

Лида. А мне ничего себе жить. Только вчера шла из гимназии домой по лестнице, уж темновато, и вдруг гляжу в пролет, и вдруг так хочу броситься. Чтобы не жить. И, главное, совсем беспричинно.

Дядя Мика(с дивана). Можно мне вам справочку?

Нике, Сережа. Раскрывайся книга! Говорите, дядя!

Дядя Мика. У вас же признавалось вероятие теории Мечникова насчет физических причин пессимизма у людей незрелых. Мечников говорит о фауне кишечника. А недавно – еще исследователь открыл возможность давления одних мозговых клеточек на другие в незрелом организме… Словом, те же физические причины. Так что и желание умереть – чисто физическое.

Руся(подхватывает). Да, да! Если душа пустая, старая и слабая, так с физикой и нечем бороться. А молодой душе не страшно. Вот Финочка жива. И Лида в пролет не бросилась.

Лида. И не брошусь ни за что.

Финочка(с волнением). Как же поручиться? Я не могу поручиться. Кругом все несчастные, злые, гадкие… И все не устроено. И я все одна, точно на всем свете одна. Кого люблю, того нет. И не знаю, куда себя девать, и кому я нужна, уж не помню, на что и себе то нужна, и что мне по правде лучше делать. Сделаю что-нибудь, не стерплю, кажется – нельзя иначе, – а выходит… ничего не выходит. Помочь никому не могу… И мне ведь тоже никто, никто… Я же не виновата, что я совсем одна и ничего не знаю…

Почти все давно не сидят на местах. Теперь Финочку окружили. Бойкая Руся ее поцеловала.

Нике. Нисколько вы уж не одна.

Сережа. Вы теперь навсегда с нами.

Володя. Она и была наша же, как мы.