Том 4. Элмер Гентри

— В конце концов, не так уж плохо для этого — как его там — Элмера, что он возвращен в лоно церкви. Допустим даже, что все это чепуха, — все равно ему не вредно хоть на время избавиться от кой-каких дурных привычек. Это уж во всяком случае. Да и потом, как знать? Может быть, кого-то и вправду иногда осеняет благодать. Невероятно, конечно… ну, а электричество? Еще невероятнее… Вот бы и мне покончить со всеми сомнениями! Когда накрутишь их всех как следует на молитвенном собрании, то забудешься ненадолго, а потом попадается такой вот здоровенный мясник с блаженной улыбкой на глупой роже… Эх, придется, видно, все-таки переключиться на продажу недвижимого имущества. Не думаю, чтобы от меня был особый вред этим ребятам, но лучше заниматься честным делом. Ох, господи боже мой, если бы только подвернулось хорошее место в агентстве по продаже недвижимости!..

VIII

Элмер шел домой твердым шагом и размышлял: «Какое он имеет право, этот мистер Джемс Леффертс, утверждать, будто мне нельзя злоупотреблять моими способностями и будоражить толпу? Уж сегодня-то я их взбудоражил, будьте покойны! Никогда не думал, что так здорово умею говорить речи. И легко, не трудней, чем футбол! А ректор-то говорит, я прирожденный проповедник. Хо-хо!»

Твердо и гневно шагнул он в комнату, сорвал с головы шляпу, швырнул на стол.

Шум разбудил Джима.

— Ну, как сошло? Накормил их евангельской требухой?

— Представь себе, да! — прогремел Элмер. — Сошло, как вы изволите выразиться, шикарно. Возражения имеются?

Он повернулся к Джиму спиной, зажег самую большую лампу и до предела открутил фитиль.

Ответа не было. Он оглянулся. Джим, казалось, снова заснул.

В семь утра Элмер миролюбиво, можно сказать, покровительственно, произнес:

— Ну, я пошел. Вернусь к десяти. Поесть тебе чего-нибудь принести?

На этот раз Джим отозвался:

— Нет, спасибо. — Больше в то утро он не сказал ни слова.

Элмер вернулся в половине одиннадцатого. Джима не было. Вещи его тоже исчезли. (Вещей, правда, было не так уж много: три чемодана с платьем, да охапка книг.) На столе лежала записка:

«Поселился до конца года в студенческой гостинице. Думаю, Эдди Фислингер не откажется переехать к тебе. Как раз что тебе надо. Очень трогательно было наблюдать, как ты стараешься остаться честным кутилой, но быть свидетелем того, как ты превращаешься в духовного вождя праведников, — это уж, пожалуй, будет чересчур трогательно.

Дж. Б. Л.».

Элмер бушевал, но от этого в комнате все-таки не становилось менее одиноко…

Глава четвертая

I

Его убеждал ректор Кворлс.

Став священником, Элмер — как знать, — возможно, прославится на весь мир. Какая честь для Тервиллингер-колледжа, для всех храмов Гритцмейкер-Спрингс!

Его убеждал Эдди Фислингер.

— Подумай! Ты же пойдешь куда дальше меня! Я уже вижу тебя председателем баптистского конвента!

Элмер по-прежнему недолюбливал Эдди, но Джима Леффертса он теперь старался вообще не замечать. Встречаясь на улице, они раскланивались со сдержанной яростью. Ну, а ведь надо было, чтобы хоть кто-то восхищался его добродетелями…

Его убеждал декан колледжа — бывший священник.

Где еще он найдет профессию, которая даст ему такое превосходное положение в обществе? Его будут слушать тысячи людей… Приглашения на званые обеды… И насколько легче, чем… то есть не то чтоб легче: все духовные лица трудятся ревностно — жизнь, полная самопожертвования… постоянная готовность проявить сострадание, оказать помощь… героическая борьба с пороком — но вместе с тем, какая интеллигентная, благородная профессия — жить в окружении книг, возвышенных идей, вращаться в избраннейшем дамском обществе… И на учение тратишь куда меньше, чем, скажем, будущий юрист. При стипендии, при возможности дополнительно подработать в местных храмах трехгодичный курс обучения в Мизпахской богословской семинарии обойдется Элмеру почти даром. Ну, а есть у него другие планы насчет выбора профессии? Ничего определенного? Но ведь это не иначе, как знамение божие! Нет, положительно! Итак, будем считать вопрос решенным. Может быть, ему удастся выхлопотать Элмеру стипендию даже на первом курсе…

Его убеждала мать.

Она писала ему ежедневно: она ждет, молится за него, она плачет…

Элмер и сам себя убеждал.