Том 4. Дионис, Логос, Судьба

17. В своих воззрениях на бессмертие Аристотель проделал эволюцию. Первым этапом ее было следование учению Платона, вторым (период развития теории материи и формы) — радикальное отрицание бессмертия и, наконец, третьим — признание бессмертия разума. На этом последнем этапе Аристотель оставил свое учение о бессмертии неразработанным. См.: S. Declоих, Теmps, Dieu, Liberte dans les Commentaires Aristoteliciens de St. Tomas d'Aquin, 1967, р. 212—213.

18. Аристотель. Метафизика, XII, 7, 1072 а.

19.См.: H. В. Torrey and Felin. Wsa Aristotle an Evolutionist? – "The Quarterly Review of Biology", 1937, v. 12, № 1.

Глава двадцать пятая АЛЕКСАНДР. ЗАПАД И ВОСТОК Греция и Азия, 334—322 гг.

Античный мир, не удовлетворенный идеалами искусства и идеями философии, обоготворил Кесаря.

Вл. Соловьев

Как истый грек, Аристотель большое внимание уделял социальным проблемам. Он изучил больше сотни греческих конституций, чтобы выяснить, какой строй является более разумным. Из биологии он вынес убеждение, что «целое первее части», и это сближало его с социальными воззрениями учителя: он так же, как Платон, отверг демократию и поставил государство над личностью. Человек в его глазах лишь «элемент» государства, и если он перестает быть «гражданином», то он — либо животное, либо божество [1]. «Тем не менее, в отличие от Платона, Аристотель признал наилучшим строем умеренную республику, в которой господствует «средний класс» и сословные противоречия сводятся к минимуму. Такая форма правления, по его словам, «не ведет к партийной борьбе: там, где средний элемент многочисленен, всего реже бывают партийные распри и раздоры» [2].

В то же время философ одобрял и просвещенную монархию, но лишь при том условии, что носитель власти будет обладать исключительными дарованиями. Для такого «сверхчеловека», по мнению Аристотеля, нет закона, так как он сам для себя закон. Его можно было бы, скажем, выбросить из государства, но властвовать над ним можно так же мало, как над Зевсом. Ничего не остается, как подчиниться такому человеку — такое подчинение лежит в природе всех людей, — так что такие люди уже сами по себе цари в государстве [3].

Легко представить себе, какое влияние могли оказать подобные слова на воспитанника Аристотеля — Александра. У него были все основания считать себя именно таким «свыше призванным» вождем. В одном лишь ученый и царь не понимали друг друга. В своих исследованиях Аристотель основывался на том, что хорошо знал: на типичном греческом полисе. Более того, он был уверен, что только у греков возможна нормальная государственность. Между тем время малых полисных обществ уходило в прошлое. Все настойчивее заявляли о себе новые веяния, рожденные в соприкосновении культур. Еще в Ионии контакт с Востоком показал эллинам, что «варвары» далеко не дикари, что сближение с ними может быть плодотворным. Александр интуитивно угадывал рост этих тенденций, которые вполне согласовывались с его честолюбивыми планами. Ему было уже мало всей Эллады, его манили просторы далеких земель. Пока Аристотель в своем Лицее отдавался научным занятиям, Александр вынашивал грандиозный проект вселенской монархии, которая должна была соединить греческий и азиатский миры. Путь к этому замыслу преграждала держава Ахменидов. Против нее и предстояло выступить Александру.

* * *

Придирчивые критики давно бы объявили историю македонца вымыслом, если бы она не была так хорошо подтверждена документами и памятниками. В самом деле, двенадцать лет его царствования представляют собой поистине фантастический эпос. Сын вакханки, он недаром считал Диониса своим покровителем; его снедала неистовая жажда деятельности, планы его граничили с безумием, его упорство в достижении целей не знало преград.

У Александра не одно лицо, а несколько. Он умел быть благородным и с презрением отвергать интриганские методы отца. «Я не хочу красть победы», — говорил он. Но порой в нем просыпались демоны, которые толкали его на странные и бесчеловечные поступки. В нем всегда происходила борьба расчета с безумием, жестокости с великодушием, сдержанности с распущенностью. Разорив восставшие Фивы и обратив в рабство все их население, он приказывает пощадить дом поэта Пиндара, желая показать себя истинным греком, а не варваром.

Ему казалось, что он призван нанести персам мощный ответный удар, отплатив за все страдания Эллады. К тому же Греция быстро беднела, а на равнинах восточного царства паслись несметные стада, и будущих победителей ждали рабы, кони, верблюды и горы золота.

Уже вождь промакедонской партии Исократ давно пропагандировал идею всеобщего похода на Восток. У Александра же слово никогда не расходилось с делом. Казна его была невелика, и войско уступало по численности персидской армии, но его не могли остановить никакие препятствия.