Том 4. Богомолье

– А то что? а?.. могут враги, а? нас теперь резать будут? будут резать? ну, скажи всю правду… Антипушка…

– А то почем знаешь? – крестится на меня Антипушка. – Теперь всё могут, без царя. Страшные дни пришли. Всё могут… и резать начнут, и… всё могут погубить… с ними, с энтими сам главный враг, нечистый… Ну да уж все пойдем… смотрит он на волосатый морщинистый кулак и стучит им по хомуту, – кто с чем, а все пойдем!..

– Я шкворень возьму… можно, Антипушка, этот шкворень, а? – шепчу я, чувствуя страх, до дрожи в животе, и в глазах жжет слезами. – Я буду шкворнем…, а ты чего возьмешь?

Антипушка трясет кулаком.

– Уж ежели начнется… хошь с оглоблей пойду, а то вот вилы…

– А… начнется?.. а чего начнется… резать? скажи, Антипушка… а?..

– Кто знает, как оборотится… Успеют присягу поцеловать… ну, может, оно и обойдется…, а не успеют…

– Какую «присягу»? что такое «присяга» как его поцеловать?.. Нет, ты скажи… я всё пойму… это чего… страшное, да?..

– Ступай ты, грехи с тобой… гонит меня Антипушка, – барыня запрягать велела, в церкву сейчас поедут, на панихиду… И уж городовой приходил, всем велел, чтобы шли присягу целовать, в церкве листы лежат, на канунах, на золотой бумаге, с орлом, и полиция стоит, очень строго.

Я бегу к воротам, маню Гришку:

– Скажи, кто царя убил? зачем присягу целовать?

– Ори еще! Разве можно теперь?!.. – шепчет Гришка и озирается: и он боится!

– А «присягу» успеют поцеловать?

Он глядит на меня, прищурясь, и говорит раздумчиво:

– Тебе не надоть, ты еще маладенец.

«Присягу» успели поцеловать. У нас опять царь, и враги не придут нас резать. Прежнего царя принесли на боковую стенку, рядом с бисерной барыней, а над столом повесили нового царя. Все у нас говорят, что этот царь очень сильный, может даже сломать подкову. Это хорошо враги будут его бояться. Новый царь весело глядит, глаза у него синие, большие, лицо большое, как у Василь Василича, и борода такая же, широкая, золотая. А лоб высокий, с залысиной, «мудреющий». А мигилистов поймали и будут казнить. Их никому не жалко. Скорняк говорил, что будь он царь – он бы их в смоле смолил и в котле варил. И все плотники придумывали, как казнить. Даже и Горкин не пожалел их, а всегда всех жалеет. Сказал:

– Надо людей жалеть, а энти ужи не люди стали, душу продали князю зла. Энти все законы преступили, и для них нет милости – закона. На них не закон, а страх надо. Тут власти их не помилуют земным законом, а… там… Господь рассудит правдой Своей.

Январь, 1937 г.

Париж.