Том 4

Если в первую половину вечера майору удалось в какой-то мере завоевать расположение миссис Лавинии Скэлли, то теперь он всячески закреплял и развивал достигнутые успехи. Прежде всего он громогласно осведомился у капитана Сампергая, сидевшего в другом конце стола, не доводилось ли ему встречаться с покойным генерал-майором Скэлли, и, получив отрицательный ответ, принялся весьма красноречиво распространяться о заслугах этого порожденного его воображением воина. После такого несколько беспринципного приема майор перешел к восхвалению вина, а затем начал предаваться воспоминаниям. Это были воспоминания воина, охотника, путешественника и светского льва, и все они неизменно вызывали восторг у слушателей. Когда же ужин пришел к концу, и была откупорена последняя бутылка и наполнен последний бокал, и танцоры вернулись к своим танцам, а игроки — к своим карточным столам, майор с удвоенным усердием принялся обхаживать вдову.

— Не кажется ли вам, что здесь очень жарко, майор? — спросила вдова.

— Да, жара изрядная, — чистосердечно подтвердил майор.

— Тут есть комнатка, где, вероятно, прохладнее, — сказала вдова. — И там вы можете выкурить папиросу. Эти комнатки мы решили превратить в курительные.

— Но вы должны сопровождать меня туда.

— Нет, нет, майор. Не забывайте, что я хозяйка.

— Но вам совершенно не требуется никого развлекать. Все развлекаются кто во что горазд. Вы слишком мало думаете о себе.

— Право же, майор…

— А я утверждаю, что вы устали и вам необходимо отдохнуть.

И майор распахнул перед ней дверь с таким настойчивым видом, что вдова уступила. Они вошли в маленькую уютную комнату, расположенную несколько в стороне от центра веселья. Здесь стояло два-три обитых ситцем стула и такая же кушетка. Вдова присела на одном конце кушетки, майор водрузился на другом; лицо его приняло еще более пунцовый оттенок, чем обычно, и, как всегда в трудную минуту, он сдвинул брови и выпятил грудь.

— Почему вы не закуриваете вашу папиросу? — спросила миссис Скэлли.

— А как же дым?

— Я люблю запах табака.

Майор достал папиросу из своего плоского серебряного портсигара. Вдова свернула бумажку и зажгла ее от газового рожка.

— Для того, кто так одинок, как я, — заметила она, — приятно сознавать, что возле тебя есть кто-то расположенный к тебе и ты можешь услужить кому-то, хотя бы в мелочах.

— Так одинок? — воскликнул майор, перемещаясь на кушетке. — Мне ли этого не знать! Если я завтра отправлюсь к праотцам, ни одна живая душа даже не вздохнет обо мне, разве что старик фон Баумсер.

— О, не говорите так! — с чувством произнесла миссис Скэлли.

— Но это факт. Однако порой мне хочется взбунтоваться против такой судьбы. Последнее время я начинаю мечтать о том, чтобы сделать свою жизнь более веселой и счастливой. Эти мечты появились у меня, когда я сидел вот там, у своего окна. И теперь, сколько ни старайся, уже не вытравишь их из сердца. А я знаю: это безумие — лелеять их, ведь если они не сбудутся, еще невыносимее станет мое одиночество.

Майор умолк и откашлялся. Вдова молчала; голова ее была опущена, глаза прикованы к узору ковра.

— Эти мечты о том, — сказал майор, понизив голос, наклоняясь вперед и сжимая маленькую, унизанную кольцами руку своей загрубелой рукой, — что вы сжалитесь надо мной, что вы согласитесь…

— Ах, вы здесь, мой очень добрый друг! — радостно воскликнул фон Баумсер, неожиданно просовывая свою кудлатую голову в дверь и дружелюбно улыбаясь.

— Подите к черту! — зарычал майор, в бешенстве вскакивая с кушетки, и голова немца исчезла столь же внезапно, как и появилась. — Простите мою горячность и грубость языка, — смущенно проговорил старый воин, — но я не мог совладать со своими чувствами. Согласны ли вы стать моей, Лавиния? Я простой солдат и почти ничего не могу предложить вам, кроме преданного сердца, которое и так уже принадлежит вам и будет принадлежать вечно. Согласны ли вы стать моей женой и сделать меня счастливым до конца моей жизни?

Майору уж удалось обхватить вдовушку одной рукой за талию, но она вскочила с кушетки и повернулась к нему; задорная и лукавая улыбка заиграла на ее миловидном полном лице.

— Вот что, майор, — сказала она. — Я люблю говорить напрямик, так же как мой покойный Том. Он всегда все говорил напрямик. И теперь я спрошу вас прямо: вам нужна я или мои деньги?

Майор был так поражен этим откровенным вопросом, что с минуту продолжал сидеть на софе, лишившись дара речи, но, как человек, бывавший в разных переделках и умевший быстро принимать решения, он тотчас овладел собой.

— Вы, конечно! — воскликнул он. — Если бы у вас не было ни гроша за душой, это бы ничего не изменило.

— Берегитесь! Берегитесь! — произнесла вдова, предостерегающе погрозив ему пальцем. — Слыхали вы о том, что банк Агра лопнул?

— Слышал. Но что из того?

— А то, что все мои деньги до последнего пенни, были вложены в этот банк.

Это был уже второй удар — наотмашь. Впрочем, от этого удара наш воин оправился быстрее и произнес с еще более важным видом, выпятив вперед грудь.