Том 4

Резко чиркнула спичка, и слабый, мерцающий огонек вспыхнул во мраке. Он колыхался на ветру, и казалось, вот-вот погаснет, но тут затеплился фитиль фонаря, вырвав из мрака пятно резкого желтого света. Луч фонаря упал на майора и его товарищей, уже вышедших на дорогу, и осветил группу мужчин, стоявших на железнодорожном полотне. Но пораженные ужасом убийцы смотрели не на майора и его товарищей, а те тоже забыли на мгновение о преступниках, ибо там, на рельсах, словно призрак с того света, стояла та самая несчастная, замученная страдалица, для которой предназначался удар смертоносной дубинки Бурта, и колеблющийся свет фонаря играл на ее нежном, бледном, без кровинки лице.

Несколько мгновений она стояла так, совершенно неподвижно, и все вокруг, словно в оцепенении, не двигались с места и не произносили ни слова. А затем над насыпью разнесся крик — крик столь дикий, столь неистовый, что он вечно будет звучать в ушах тех, кто его слышал, и Бурт упал на колени, закрыв руками лицо, словно стараясь защититься от представшего перед ним видения. И тогда Джон Гердлстон, белый как мел, с остановившимся взглядом безумца, которому явился сам сатана, схватил своего сына за руку и, не разбирая дороги, обезумев от ужаса, бросился прочь в темноту, увлекая сына за собой. А Том спрыгнул с ограды и, подбежав к Кэт, заключил ее в объятия, и она, плача, и смеясь, и перемежая смех и слезы вопросами, восклицаниями и очаровательными в своей бесподобной женственности ахами и охами, прильнула к его груди, обретя наконец спасение от так долго угрожавшей смертельной опасности.

Глава XLVI ПОЛНОЧНОЕ ПЛАВАНИЕ

Едва ли можно было бы сыскать на свете людей, столь же испуганных и павших духом, как эти двое — Джон Гердлстон и его сын. Грязные, промокшие до нитки, они все еще продолжали свое безудержное, безотчетное бегство, устремляясь куда глаза глядят, продираясь сквозь живые изгороди, перелезая, перепрыгивая через всевозможные препятствия, гонимые одним безумным желанием — скрыться, убежать как можно дальше от бледного, выносящего им приговор лица. Задыхаясь, изнемогая от усталости, они продолжали единоборствовать с ветром и мраком, пока впереди не забелела полоса морского прибоя и не стал слышен шум набегающих на плоский берег волн. Тогда они остановились, утопая по щиколотку в песке и мелкой гальке. Небо прояснилось, луна спокойно и торжественно плыла по небу, заливая своим мирным сиянием разбушевавшийся океан и убегающий вдаль Хампширский берег. И при свете луны отец и сын поглядели друг на друга, словно две заблудшие души, услыхавшие, как захлопываются за ними врата ада. Кто бы мог теперь узнать в этих людях почтенного коммерсанта с Фенчерч-стрит и его щеголеватого сына! Одежда их была разорвана, на перепачканных грязью лицах — царапины, оставленные колючими кустами куманики и шиповника, старик потерял шляпу, и его серебристые седые волосы, спутанные, взлохмаченные, развевались на ветру. Но перемена в их поведении и выражении лиц была еще разительнее, чем в их одежде. У обоих был перепуганный, затравленный вид, как у загнанного зверя, который слышит в отдалении приближающийся лай гончих. Руки у них тряслись, они с трудом переводили дыхание. Еле держась на ногах от усталости, они продолжали дико озираться по сторонам, и казалось, малейший шорох может снова обратить их в бегство.

— Вы — дьявол! — внезапно прохрипел Эзра, делая шаг к отцу, и занес над головой руку, словно для удара. — Вот что вы наделали! Это все ваше ханжество, ваши хитрости, ваши интриги! Ну, а мне что теперь делать? Отвечайте! — И, схватив старика за лацканы пиджака, он принялся яростно его трясти.

Лицо Гердлстона помертвело, казалось, он вот-вот лишится чувств; остекленелые глаза смотрели тупо. Свет луны отражался в них и придавал призрачный вид его искаженным чертам.

— Ты видел ее? — прошептали его трясущиеся губы. — Ты видел ее?

— Еще бы, конечно, я ее видел, — отвечал сын грубо. — И видел еще этого проклятого молодчика из нашей Лондонской конторы, и майора, и черт его знает кого еще. Вы растревожили все их осиное гнездо.

— Это был ее призрак, — замирающим от ужаса голосом произнес старик. — Призрак убиенной дочери Джона Харстона.

— Никакой это был не призрак, а сама девчонка, — сказал Эзра. Перетрусивший вначале не меньше отца, он во время их безумного бегства сумел все же собраться с мыслями и сообразить, что произошло. — В хорошую историю мы влипли с этим делом!

— Сама девчонка?! — в полной растерянности вскричал старик Гердлстон. — Ради всего святого, перестань издеваться надо мной! А кого же тогда мы вынесли из парка и положили на рельсы?

— Кого? Да эту ревнивую шлюху Ребекку Тэйлфорс — вот кого! Она, верно, прочла мою записку, стащила у той, другой, ее плащ и капор и явилась послушать, что я ей буду говорить. Проклятая идиотка!

— Так мы убили не ту женщину! — пробормотал старик все с тем же отупелым выражением лица. — И все напрасно, значит… Все напрасно!