— Вы никогда не слышали о фоггартизме, дядя Хилери?
— Нет; что это такое?
— Не может быть! — сказал Майкл. — Нет, вы правда ничего, о нем не слышали?
— Фоггартизм? К фанатизму отношения не имеет?
— Нет, — твердо сказал Майкл. — Вы здесь, конечно, погрязли в нищете и пороках, но все-таки это уж слишком. Вы-то, тетя Мэй, знаете, что это такое?
Брови тети Мэй опять напряженно сдвинулись.
— Кажется, припоминаю, — сказала она, — кто-то по-моему, говорил, что это галиматья!
Майкл простонал:
— А вы, мистер Джемс?
— Насколько я помню, это что-то, связанное с валютой?
— Вот полюбуйтесь, — сказал Майкл, — три интеллигентных, общественно настроенных человека никогда не слышали о фоггартизме, а я больше года только о нем и слышу.
— Ну что ж, — сказал Хилери, — а ты слышал о моем плане перестройки трущоб?
— Нет, конечно.
— По-моему, — сказала тетя Мэй, — вы сейчас покурите, а я приготовлю кофе. Я вспомнила, Майкл: это твоя мама говорила, что не дождется, когда ты бросишь им заниматься. Я только забыла название. Это насчет того, что городских детей надо отнимать у родителей.
— Отчасти и это, — сказал удрученный Майкл.
— Не надо забывать, милый, что чем беднее люди, тем больше они держатся за своих детей.
— Весь смысл и радость их жизни, — вставил Хилери.
— А чем беднее дети, тем больше они держатся за свои мостовые, как я тебе уж говорила.
Майкл сунул руки в карманы.
— Никуда я не гожусь, — сказал он безнадежным тоном. — Нашли с кем связываться, дядя Хилери.
Хилери и его жена очень быстро встали и оба положили руку ему на плечо.
— Голубчик! — сказала тетя Мэй.
— Да что с тобой? — сказал Хилери. — Возьми папироску.
— Ничего, — сказал Майкл ухмыляясь, — это полезно.
Папироска ли была полезна, или что другое, но он послушался и прикурил у Хилери.
— Тетя Мэй, какое самое жалостное на свете зрелище, не считая, конечно, пары, танцующей чарльстон?
— Самое жалостное зрелище? — задумчиво повторила тетя Мэй. — О, пожалуй, богач, слушающий плохой граммофон.
— Неверно, — сказал Майкл. — Самое жалостное зрелище на свете — это политический деятель, уверенный в своей правоте. Вот он перед вами!
— Мэй, не зевай! Закипела твоя машинка. Мэй делает прекрасный кофе, Майкл, лучшее средство от плохого настроения. Выпей чашку, а потом мы с Джемсом покажем тебе дома, которые мы уже обновили. Джемс, пойдем-ка со мной на минутку.
— Упорство его вызывает восторги, — вполголоса продекламировал Майкл, когда они исчезли.
— Не только восторги, милый, но и страх.
— И все-таки из всех людей, которых я знаю, я бы больше всего хотел быть дядей Хилери.
— Он и правда милый, — сказала тетя Мэй. — Кофе налить?
— Во что он, собственно, верит, тетя Мэй?
— О, на это у него почти не остается времени.
— Да, по этой линии церковь еще может на что-то надеяться. Все остальное — только попытки переплюнуть математику, как теория Эйнштейна. Правоверная религия была придумана для монастырей, а монастырей больше нет.
— Религия, — задумчиво протянула тетя Мэй, — в свое время сожгла много хороших людей, и не только в монастырях.
— Совершенно верно, когда религия вышла за монастырские стены, она превратилась в самую непримиримую политику, потом стала кастовым признаком, а теперь это кроссворд. Когда их разгадываешь, в чувствах нет ни малейшей необходимости.
Тетя Мэй улыбнулась.
— У тебя ужасные формулировки, милый.
— У нас в палате, тетя Мэй, мы только формулировками и занимаемся, от них всякая движущая сила гибнет. Но вернемся к трущобам; вы правда советуете мне попробовать?
— Если хочешь жить спокойно — нет.
— Пожалуй, что и не хочу. После воины хотел, а теперь нет. Но, видите ли, я попробовал насаждать фоггартизм, а ни один здравомыслящий человек на него и смотреть не хочет. Не могу я опять браться за безнадежное дело. Как вы думаете, есть шансы получить поддержку общества?
— Шансы минимальные, голубчик.
— А вы на моем месте взялись бы?
— Я, голубчик, пристрастна — Хилери так этого хочется; но и помимо этого мне думается, что ни в одном другом деле я не потерпела бы поражения с такой радостью. То есть это не совсем точно; просто нет ничего важнее, как создать для городского населения приличные жилищные условия.
— Вроде как перейти в лагерь противника, — пробормотал Майкл. — Мы не должны связывать свое будущее с городами.
— Оно все равно с ними связано, что бы ни делать. «Лучше синицу в руки», и такая большая синица, Майкл! А, вот и Хилери!